Максим Андреевич Далин - Зелёная кровь. Собачий вальс

для бездомных животных; злые языки поговаривали, что этим он купил себе несколько лет жизни. Перед самыми заморозками заместитель мэра, занявший его место, внезапно отдал приказ не заколачивать слуховые оконца чердаков и подвалов — и даже выделил достаточно денег на отлов и помещение в приют бродячих кошек, с учётом их кормёжки на время холодов. Владелец промзоны, в которой обитала стая одичавших псов, распорядился выстроить для них несколько утеплённых будок; в одной из будок, вместе с её обитателем, поселилась беспризорная кошка с выводком. Но всё это ещё не так удивительно, как то, что сам президент, до которого никогда не могли докричаться посредники, вдруг без всяких просьб и напоминаний озаботился положением недр и возобновляемых природных ресурсов, обрушился с резкой критикой на бездумное потребление и безответственное отношение к окружающей среде и даже представил Конгрессу два законопроекта. В одном предписывались серьёзные меры против нарушителей закона об очистных сооружениях и экосистемах, второй запрещал вплоть до тюремных сроков жестокое и безответственное обращение с животными.

Лига внезапно приобрела политический вес. Сведущий народ намекал, что референты нашептали Первому Лицу нечто вроде «помни, Цезарь, и ты смертен». Цезарь оценил: на похоронах премьера это самое государственное лицо у него было не огорчённое, а испуганное.

Медики всего мира были заняты поиском противоядия или вакцины против этой странной болезни — но вакцина не находилась. Мертвяки пошли на убыль, а вместе с ними — не только беды зверья, но и беды людей.

Были и ещё кое-какие странные вещи. Очень непривычные, тяжело объяснимые, удивительные — но гораздо менее значительные, чем скачки цен за проезд или авральная установка во всех дворах специальных баков для разделения бытовых отходов.

А потом выпал снег.

И в канун Нового года старые друзья украшали большую гостиную Хольвина.

В гостях у лешака в тот день была очень уж пёстрая публика — и все гости занимались делом, каждый — своим.

Фрезия, внезапно обнаружив в себе талант декоратора, собирала роскошный благоухающий венок из лапника, золотых и алых лент, палочек корицы, мандаринов, звёздочек бадьяна и веточек лаванды. Несколько толстеньких лесных хранителей, полупрозрачных на свету, расположились на каминной полке и с интересом за ней наблюдали. Гривастая собачка Улечка, белоснежная, с блестящим бантиком на чёлке, не перекидываясь, чтобы не порвать новый оранжевый комбинезон, стояла на ножках, опираясь передними лапами на стол, полизывалась, заглядывала Фрезии в лицо и спрашивала:

«А это ведь курятиной пахнет, да? А все будут кушать курятину, да? И собаки?»

Фрезия, придерживая кончик ленты одной рукой, другой гладила её по начёсанной пышной гриве:

— Обязательно, обязательно всем дадут курятины. Мягонькой, чтобы у тебя зубки не болели, — и Улечка лизала её пальцы, придерживая лапой, чтобы руку не убрали скоро.

Аллин и Шандор вешали уже готовую ароматную гирлянду над дверным проёмом. Грей крутился внизу, виляя хвостом — он участвовал.

— Грей, ровно? — спрашивал Аллин.

«Слева повыше. Нет, теперь справа. Это из-за курицы не получается. Курицей так несёт — отвлекает!»

— Никак не привыкну, — говорил Шандор. — Не могу привыкнуть к тому, что даже в зверином виде их слышу и понимаю. И не только перевёртышей, знаешь. Я даже свою кошку начал слышать, а у меня кошка простая, маленькая, без Старшего Облика.

— Привыкнешь, — усмехался Аллин. — Я-то привык.

А Манефа походя хмуро на них покосилась: «Что значит „кошка простая“, хотела бы я знать? Это собаки и люди бывают простые!»

— Ладно тебе, киса, ладно! — Феликс принялся её гладить, и Манефа царственно ему позволила. — Он же не в том смысле. Не в дурном.

Сапфир ткнул его носом: «Мы скоро с голоду умрём».

— На патрулировании ты терпел.

«На патрулировании так не пахло», — возразил пёс, и Феликс тоже подивился, что понимает и так. Он никогда не ощущал себя Хозяином — но всё как-то перенастроилось, поменялось, все границы раздвинулись… мира стало больше, а жители мира — ближе друг к другу.

Нестерпимую курятину жарил сам Хольвин, а Тео без особого успеха пытался перенимать опыт. Его чувства были обострены до звона — и он был не уверен, что в ближайшее время сможет убить хоть кого-то живого, будь то курица, комар или цветок ромашки. Хольвин считал, что баланс --">