Ярослава Колина - Там, где ты найдешь покой...

там в лесочке сверкало так вчера ночью? Точно молния…

— Где?

— Во-он там. Вы вчера что-то про часовню говорили? Она хорошо сохранилась? Посмотреть-то там есть на что?

Дед снова схватился за бороду.

— Нет там ничего… хорошего! — буркнул он, отводя глаза.

— Шиферу бы где найти… — влез в разговор Вовка.

— Есть! Есть листочков десять, — обрадовался дед, поворачиваясь к нему.

— Мы бы купили…

— Да погоди ты! — резковато оборвал его Павел. — Так что там, Василь Никифорыч?

Дед крякнул.

— Вот настыра! Ну, часовня графинюшкина. Только никто туда не ходит. Нечего там делать.

— А почему?

— Место плохое. — Дед упорно не хотел обсуждать эту тему. — А шифер я вам продам. Чего ж не продать…

Вовка кивнул:

— Спасибо.

— А кто такая графинюшка?

Василий Никифорович поднялся и, сердито посмотрев на Павла, сказал:

— Засиделся я у вас. Пора и честь знать. Извините за компанию.

Спускаясь с крыльца, он ворчал себе под нос:

— Кто да что? Не буди лихо, пока оно тихо… Эх! Молодо-зелено!

— Ну достал старика! — взревел, кипя праведным гневом, Вовка. — А еще интеллигентным человеком себя называет! Вот не продаст дед шифер — тобой крышу перекрою.

— Слушай, Волчонок, — задумчиво отозвался Павел. — А почему он так не хотел об этой часовне говорить?..

— И чего я тебя послушал? И зачем я с тобой связался? — причитал Вовка, взбираясь по крутому склону оврага вслед за упорно молчавшим Павлом. — В доме дел полно! Сарай рушится, забор валится, крыша течет, огород ко пять надо. А он по лесу шастает — натуру ищет! У меня отпуск не резиновый. Я не смогу с тобой целое лето сидеть. Это ты у нас на вольных хлебах…

Вырвавшаяся из-под Пашкиной руки ветка хлестнула его по лицу.

— Все! Все! Хватит с меня! — заорал он.

— Тише, — спокойно сказал Павел. — Смотри! Сюда сразу с этюдником идти надо было…

На поросшей густой травой поляне стояла высокая, стройная, когда-то белая часовня. Неподалеку скособочилась ветхая покривившаяся избушка.

Шпиль и купол часовни поблескивали остатками позолоты. Стены, облупленные и ободранные, как ни странно, не могли испортить общего впечатления — часовенка казалась невесомой и едва не парила в воздухе. И так щемяще одинока, так трогательна была она, эта затерявшаяся в лесу часовня, что и Павел и Володя остановились и застыли, замерев. Точно их обоих предательски подкравшаяся тоска, улучив момент, ударила в самое сердце…

Молча подошли они к одному из окошек, забранных коваными удивительной работы решетками, заглянули внутрь.

Часовня была изнутри выбелена. Нигде ни следа росписей. Голые серые столы и скамьи вдоль стен, стопы не то газет не то старых журналов. Сырость, плесень, запустение…

— Н-да! — протянул Павел. — А я-то думал…

— Все равно красиво! Завтра привезу фотоаппарат…

— А я начну рисовать… Что это там?

— Где?

— Вон там, точно лицо проглядывает…

— Да, — удивился Вовка. — Как будто…

— Никак не разгляжу. Смотри-ка, окна изнутри еще и деревяшками забиты крест-накрест. Хм-м… Давай попробуем двери открыть? А?

Вовка озадаченно посмотрел на Павла.

— Двери? А вдруг это — памятник? Государством охраняется?

— Ну что ты чушь-то городишь? Еще скажи — а вдруг там привидение, — вдруг озлился Павел и решительно направился к двустворчатым дверям, тоже, как и окна, забитым крест-накрест, но снаружи. Ветхое дерево легко поддалось. И двери распахнулись, точно только этого и ждали.

Сырость. Плесень. Ржавая керосиновая лампа на столе. Кучи слипшихся пожелтевших газет. Вовка брезгливо тронул одну из них.

— Паш, двадцать второй год Вот это да… — Газета развалилась под его рукой, распалась противными липкими лохмотьями.

— Брось, это не восстановишь, все сгнило. А жаль… Клуб они, что ли, здесь устроили? Н-да… Умники…

Павел вдруг остановился, точно споткнувшись. Со стены, оттуда, где, судя по архитектуре часовни, должен был быть алтарь, прямо на него смотрели огромные черные, полные неизъяснимой печали

--">