Джон Берк - Театр доктора Страха

Джон Берк Театр доктора Страха

Глава 1

От HЕГО не спрятаться. ОHО подстерегает там, где ждешь меньше всего. Не в сумрачных тенях под лестницей и не в темном углу вашей спальни ОHО предпочитает застать вас врасплох, среди бела дня, в обстановке привычной и как будто безопасной. И тогда вас пробирает странный озноб. Даже в жаркий день.

ОHО прогуливается по знакомой улице или, приветливо улыбаясь, посиживает в светлой комнате, и от улыбки этой веет зловещей насмешкой, жестокой издевкой, превращающей в прах жалкую видимость благополучия вашей жизни.

ОHО… Нечто неведомое и опасное, вселяющее страх, от которого цепенеет душа…

Алчное и недремлющее, терпеливо поджидающее свою жертву.

Вы можете столкнуться с ним в любой момент. Сегодня. Или завтра. На автобусной остановке или на пороге собственного дома.

Или – возможно – в самом обычном купе самого обычного поезда. Поезда, которым вы ездили сто раз.

Но это – сто первый…

– Поезд до Брэдли отправлением в 8.43 находится у девятой платформы. Повторяю: скорый до Брэдли – у платформы девять.

Металлический голос прогремел под сводами вокзала, и Джим Даусон машинально прибавил шагу, направляясь к выходу на платформы.

В свои тридцать лет Джим был обаятелен, рассудителен и не женат. Он жил в Эдинбурге, работал в архитектурном бюро, любил свою работу и испытывал симпатию к своему компаньону. К тому же ему нравилось разъезжать по стране, что приходилось делать довольно часто, и он получал немалое удовольствие от часов, проведенных в Лондоне, где нередко бывал проездом. Одним словом, Джим наслаждался спокойным течением жизни и не собирался ничего в ней менять. Работа поглощала все его время.

Торопливо шагая вдоль состава, он искал свободное купе – большинство были уже заняты. Толпа осаждала хвост поезда. Джим поспешил вперед.

Двое детишек, расплющив носы о вагонное стекло, корчили ему рожи. Едва справившись с искушением состроить в ответ гримасу, он улыбнулся. Но заходить не стал. Пусть теребят своими наверняка липкими пальцами кого-нибудь другого.

Неожиданно он заметил купе, где сидел только один человек. Открывая дверь, Джим был готов ко всему: он не удивился бы, обнаружив целый выводок ползающих по полу ребятишек. Но увидел лишь несколько пакетов на сиденье рядом с пассажиром, который тут же поднялся и переложил свою поклажу на багажную полку. Из прорехи в обертке с комичной важностью таращилась голова куклы.

Громкоговоритель опять шумно выдохнул свое воззвание. Это возымело действие: в купе ворвались еще трое, один за другим. Первый оказался молодым человеком с гладко зачесанными волосами, открытым высоким лбом, горящими выразительными глазами и пухлыми губами. Забрасывая футляр с трубой на багажную полку, он отбивал на нем пальцами какой-то ритм.

Второго Джим тотчас же узнал. Очень высокий, с худым смуглым лицом и длинным носом, который придавал ему возмущенный вид, – будто этот человек только сейчас с ужасом узнал о необходимости делить купе с кем-либо еще, – это был Фрэнклин Марш, частенько появлявшийся в самой элитарной из телевизионных программ, где он высокомерно посвящал ничтожных смертных в тайны современной живописи. Джим нередко смотрел его программу единственно из профессионального интереса, но никогда ради удовольствия. Раза три, по меньшей мере, он, не выдержав, выключают телевизор и теперь сразу припомнил, как это надменное лицо нехотя исчезало с экрана, пока от него не оставалась лишь маленькая светящаяся точка.

На этот раз с такой легкостью избавиться от Марша не представлялось возможным. Выключить его было нельзя.

Следующий пассажир, пятый по счету (теперь оставалось только одно свободное место), был молодым человеком в костюме явно американского покроя и с несомненно американской стрижкой.

– Поезд до Брэдли отправляется с девятой платформы.

Эхо еще не смолкло, когда дверь купе опять открылась.

– Простите, мне кажется, здесь найдется свободное место?

В дверном проеме возникла сутуловатая фигура – новому пассажиру на вид можно было дать не меньше семидесяти. А его одежда казалась еще более древней – не то чтобы поношенная, но весьма старомодная, вызывавшая воспоминания о далеком прошлом. На морщинистом лице выделялись глаза: зоркие, пронзительные, но в то же время как будто сонные. Говорил он с неуловимым акцентом, а в его манерах чувствовалась робкая почтительность явно --">