Никита Королёв - Лебединый остров

допроситься помощи, если бы не те странные, поистине невероятные обстоятельства, которые привели меня на верхушку этой башни. Кроме того, в движениях этой ростовой куклы не было задора и веселья. Она размахивала флагом так, будто то была схватившаяся огнем тряпка. Я перевел взгляд на костюм, и всякие положительные ассоциации с талисманами спортивных команд улетучились. Костюм был до безобразия растрепанным, искусственные перья скатались в грязные колтуны. Но главным было другое. На спине отчетливо виднелся отпечаток плиточных швов, будто кто-то с большой силой придавил это облачение к брусчатке. Или что-то. Скажем, сила притяжения. Кошмарный пазл сложился – кто бы ни сидел сейчас в этом костюме, его кровь не теплее могильной земли. Оно сняло петушиную голову как раз тогда, когда я заметил на ней следы запекшейся крови. Затылок напоминал мучную лепешку с большой брешью посередине. По краям раны торчали мелкие осколки черепа. Затем оно обернулось. Голова напоминала футбольный мяч, сдутый и вогнутый с одной стороны. Лицо было одной сплошной гематомой. Один глаз, весь красный и высохший, болтался на нерве на уровне щеки, другой частично вылез из глазницы и таращился так, будто существо это чем-то до ужаса шокировано. И мы могли бы запросто посоревноваться в выражении испуга, но оно меня заметило.

– Подходи ближе, я не кусаюсь. – После этого шелеста разлагающихся голосовых связок оно вдруг оскалило омытые кровью зубы и залилось диким, нечеловеческим смехом. Все так же смеясь, этот сильно побитый жизнью петух налег поясницей на ограждение и, перевесившись через него, полетел вниз. А кто-то еще говорит, что петухи не летают. Меня вдруг охватил сильнейший страх высоты. Голова закружилась, и я прижался к стене, но уже не мог не смотреть на размытые крыши внизу, которые, словно волны, то накатывали, норовя на меня обрушиться, то отступали. Наконец я, не в силах больше стоять на ногах, сполз на пол, и черная пелена бесчувствия застелила мой рассудок.

IX

 Женщина, сидевшая напротив, встрепенулась от испуга, когда я, пробудившись, резко дернулся; но затем улыбнулась, мол: «С кем не бывает кошмаров, дружок?» Неужели все, что я видел, потерявшись в старом городе, мне только пригрезилось? Я беспрепятственно принял это на веру, и от души отлегло что-то вроде горы Килиманджаро. И все же… с женщиной, сидящей напротив, было что-то не так. В ней читалось какое-то несоответствие: ее лицо было сморщено от старости и походило на пакет с мукой, помятый руками ребенка, однако ноги под полами вызывающе короткого пальто были гладкими, худенькими, почти совсем девичьими. Никакие кремы или пластики при всех нынешних достижениях косметологии на такое неспособны. Я не замечал, как неотрывно пялюсь на эту женщину, пока она не посмотрела на меня добродушно, но вопросительно. Я нервно улыбнулся в ответ и отвел взгляд. Меня кинуло в жар, на лбу я почувствовал испарину. Это как с мигренью, когда пытаешься убедить себя в том, что она не началась, хотя слепое пятно уже мерзко мерцает, провоцируя тошноту. Вот и я сейчас пытался убедить себя в том, что все плохое уже позади. И все же мелкие гадостные обстоятельства не давали окончательно утвердиться в этой мысли.

На негнущихся ногах я вышел на своей станции. Желание оказаться в стенах отеля, населенного людьми, опуститься на мягкий диван на ресепшене, где всегда за стойкой стояли улыбчивые администраторы, было непреодолимым. Я ушел в эти грезы и даже забыл, мимо чего мне придется пройти перед тем, как увидеть двери отеля. От мысли о кладбище у меня перехватило дыхание, словно мимо, обдавая могильным холодом, промчался призрачных товарняк. Я взглянул на часы – было без пятнадцати двенадцать. Но ведь если я уснул, когда возвращался после тех неудавшихся посиделок с друзьями, то почему сейчас так поздно? Я шел из пивнушки, когда ночь только-только вступила в свои права, то есть где-то часов в семь-восемь. Я не мог прокататься в метро три с половиной часа, не уехав в депо. Всем моим гаданиям пришел конец, когда, поднявшись по лестнице на поверхность, я обнаружил интересную особенность конкретно этой станции метро: выход из нее вел прямо на центральную улицу старого викторианского кладбища.

X

Мне предстояло встретится лицом к лицу с моим страхом. Он сидит где-то настолько глубоко, что, когда что-либо его бередит, он приводит в дрожь все мое существо, которое буквально стоит на этом страхе, как на --">