Тим Каррэн - Машина Христова

ТИМ КАРРЕН

«МАШИНА ХРИСТОВА»

«Когда тебя выпустят, Морячок, когда в замке повернется ключ, и больничная пташка упорхнет на свободу, берегись, смотри в оба, потому что эти места кишат убийцами. Ты с ними встретишься, так и знай, ты увидишь под темным покровом ночи злобные ухмылки конченых наркоманов и оскалы помойных псов. И тебя увидят, даже не сомневайся, львы сбегаются на свежатину, глаза-сигареты пылают, ноздри вдыхают аммиак и выдыхают серу, а ты… ну, для них ты лишь буйный влажный лес, полный гнили и разложения, и они придут в тебя с топорами, пустят вонь из твоих вен. Не оставят ни деревца».

«Уж поберегусь», — осклабился во все тридцать два Морячок.

«Осторожней там. Они учуют тебя по запаху и явятся все исколотые, в отметинах, похожих на глазки в сыром тесте… Боже, нет… тяжелое дыхание, ухмылки до ушей, пасти, полные клинков, и языки, острые, как бритвы».

«Меня таким не проймешь, — пожал плечами Морячок, — буду спокоен, как труп в морозилке».

Итак, Морячка отпустили на все четыре стороны, и он, осторожно нащупывая, куда поставить ногу, стал спускаться по обгаженной бетонной лестнице, где в океанах собственной мочи и блевотины валялись скрюченные, будто вчерашний мусор, алко- и нарконавты — кто вцепился в бумажный пакет из-под бутылки, кто в шприц со ржавой, погнутой о кость иглой. Одни его окликали, вторые просто кашляли, третьи харкали, четвертые, с шарфами и бородами из роя мух, лишь таращились в небо выжженными пустыней глазами — и все они были бешеными псами, грызущими собственное пустое брюхо.

— Свобода, — прошептал Морячок. Еще никогда это слово не звучало так сладко.

Стояла теплынь. Порой налетали жаркие, как из печки, порывы ветра, даже пот со лба ручьями катился. Он ни к чему такому не привык. Все тут было настоящим и грубым, и чем дальше, тем больше. За долгие месяцы стерильная вода и фильтрованный воздух, пресная еда и пресные лица стали обычным делом. Но здесь — о боже! — все кипело жизнью, бродило и не поддавалось контролю.

В воздухе висела приторная вонь: мусор, грязные тела, гниющие фрукты и тухлое мясо. Там — ни запаха, ни звука, лишь белые стены с мягкой обивкой без швов. Здесь — шум, смрад, буйство цвета и ни одной прямой линии, сплошные углы, углы и снова углы. Полнокровная жизнь, перегрузка для органов чувств. От каждого нового душка, звука, текстуры кружилась голова, ощущения опьяняли.

Надо остановиться. Дыши. Дыши. Вот так. Медленней, медленней.

Семнадцать месяцев на “Исцелении”, а затем тебя выбрасывают из стерильной утробы в это безумие, где все — буквально все! — гудит.

Морячок шел и улыбался, терзаясь мыслями о том, как выглядит со стороны. Как я? Нормально иду? Не заметили, что я другой? Может, шагаю широко или улыбаюсь виновато?

В памяти всплывали лица давних знакомых и близких друзей. Где они теперь, неизвестно, да и к чему это знать? Наверняка мертвы или при смерти. Ну и пусть умирают, пусть сгниют и удобрят эту губительную почву.

— Мы теперь из разных миров. Я не нужен им, а они мне, — буркнул под нос Морячок.

И тут же себя одернул: «Тихо!» В реальном мире никто сам с собой не разговаривает, в этом попросту нет нужды. Здесь всегда есть, кому выслушать и над кем поглумиться. С собой болтают лишь пациенты лечебницы.

А ты больше не один из них.

Всего в двух кварталах от больницы он увидел обещанную толпу. Да, это были убийцы. Мясники с могильными лицами, покрытыми замысловатой сетью шрамов от самолечения и биопсии. Со сломанными и снова сросшимися шеями — результатом слишком частых свиданий с висельной пеньковой веревкой и ножами вивисекторов. Заметив Морячка, толпа бросила рвать на части бедного наркомана и пошла навстречу — глаза стеклянные, губы в трещинах, изо всех пор сочится ненависть, стальным шипастым шаром раздирающая желудки.

Морячок — в отутюженном костюмчике, белозубый, с маникюром и аккуратной стрижкой — замер, но ненадолго. Миг — и он рванул прочь, перескакивая облепленные насекомыми тела и блюющих уличных оборванцев. По боковой улочке, по зловонному проспекту, по проулку меж разрушающихся домов, петляя в лабиринте, где он ориентировался так же плохо, как и его преследователи. В конце концов шум ног стих, и Морячок остановился отдохнуть у покрытой граффити стены, возле кучи