Гарри Тертлдав - Большой Поворот

была бы благосклонна к капитану подводной лодки, который втянул США во вторую войну против Германии. Как и начальство этого человека. К счастью, этого не произошло. Рейх отрицал все во всю глотку. Американцы не смогли доказать то, что они подозревали. Начальство Лемпа все еще не любило его, но они не выбросили его на берег, и это было единственное, что имело значение.

Вряд ли он найдет американский лайнер в Северном море. Это была зона военных действий по любым стандартам. Британские и французские войска все еще держались против немцев в северной Норвегии. Единственное, что могло снабдить их или вытащить оттуда, — это Королевский флот. Подводные лодки и самолеты люфтваффе заставляли Томми платить. Однако это не означало, что они сдались. Они оба были храбрыми и профессиональными, как у Лемпа были основания знать.

В такую погоду у люфтваффе было не больше шансов поднять самолеты с земли, чем у королевских ВВС. Если кто-то и собирался помешать вражеским кораблям проскользнуть, так это силы подводных лодок.

Так далеко на юге Лемп на самом деле не ожидал увидеть врага. Но он и команда на боевой рубке выдержали ужасную погоду и брызги, которые замерзали в воздухе и жалили щеки, как птичья пуля, чтобы бинокль двигался вверх и вниз и из стороны в сторону. Во-первых, экипаж нуждался в рутине. Во-вторых, как незадолго до этого подумал Лемп, никогда нельзя было сказать наверняка.

Однако сейчас в небе нет самолетов: ни английских, ни немецких. Никаких дымных пятен, затемняющих горизонт, даже когда волны поднимали U-30 на свои гребни и позволяли наблюдателям видеть дальше, чем они могли бы в противном случае. После двухчасового пребывания Лемп и команда спустились вниз, чтобы их заменили новые наблюдатели. Вы не осмеливались ослаблять концентрацию; момент, когда вы не уделяли пристального внимания, должен был быть тем, когда вы больше всего в этом нуждались.

В начале патрулирования вонь на лодке была не такой сильной, как позже. Лемп все равно сморщил нос. Но вонь внутри железной трубы была знакомой и успокаивающей, какой бы противной она ни была. И тусклый оранжевый свет там также заставлял его чувствовать себя как дома, даже если его глазам требовалось несколько секунд, чтобы привыкнуть к полумраку.

“Alles gut, Питер?” — спросил он рулевого.

“Alles gut, шкипер", ” ответил Питер. “Курс 315, как вы и приказывали. И дизели работают хорошо — но вы можете услышать это сами”.

”Да", — согласился Лемп. И это был не просто слух; он чувствовал пульсацию двигателей через подошвы своих ног. Как сказал Питер, все звучало и ощущалось так, как и должно было быть. Когда этого не происходило, вы знали, даже если не всегда могли сказать, как вы узнали.

“Вам нужна связь, сэр?” Питер сделал вид, что собирается отойти от руля. Дисциплина на подводных лодках была иной и более свободной, чем на надводных кораблях кригсмарине. Большая часть слюны и полировки попала в шпигаты. Ни один офицер, который был счастлив, вытаскивая жесткую проволоку из своей фуражки, не пропустил этого. Лемп, конечно, этого не сделал. Люди могли сражаться с лодкой. До тех пор, пока они могли это делать, кому какое дело, если они все время щелкали каблуками и отдавали честь?

Он покачал головой. “Нет, ты можешь оставить его себе. Я иду в свою каморку и записываю последние два часа… ну, ничего.” Некоторые ритуалы действительно должны были быть выполнены.

Питер усмехнулся. “Хорошо. Иногда ничто не является лучшим, на что вы можете надеяться, не так ли? Чертовски зрелище получше, чем эсминец, сбрасывающий нам на голову банки с пеплом.”

“Аминь!” — горячо воскликнул Лемп. Если бы глубинная бомба взорвалась слишком близко, море смяло бы подводную лодку, как мусорное ведро под гусеницами танка. Все было бы кончено в спешке, если бы это когда-нибудь случилось, но, вероятно, недостаточно скоро.

Только занавеска отделяла его койку, стол и сейф от остальной части лодки. Тем не менее, это давало ему больше места и больше уединения, чем кому-либо другому. Он повернул кодовый замок на сейфе. Когда дверь распахнулась, он достал журнал регистрации. В ящике стола лежала авторучка. Давняя привычка означала, что он никогда ничего не оставлял на плоской поверхности, где это могло — и могло бы — откатиться и потеряться. Он открыл журнал и начал писать.

Прогулка по зимней стране чудес. Вот как Пегги Друс думала о Стокгольме. Не то чтобы она не знала о зиме. Она --">