Гарри Тертлдав - Большой Поворот

меньше евреев, а не больше. Но, черт бы их побрал, они не были совсем глупыми. Они признали, что евреи, лишенные права вступать в брак, будут сожительствовать без всяких церемоний и регистрации, а затем, несмотря ни на что, произведут на свет еще больше маленьких евреев. И поэтому они не отказывали им в праве вступать в брак. Они просто сделали это так сложно, как только могли.

После еще одного бесящего и бесплодного дня, проведенного в блужданиях по коридорам мэрии Мюнстера, Сара поплелась домой, готовая — нетерпеливая — грызть ногти пополам. “Эти гнилые, грязные свиньи!” — рычала она всем, кто хотел ее слушать, что означало ее мать и отца.

“Этот сумасшедший Кафка в Австрии увидел всю эту глупость сразу после последней войны", — сказал ее отец. “Он не мог опубликовать свои рассказы. Люди думали, что это невозможная чушь. Все смеялись над ним. Но сейчас он смеялся бы последним, если бы был еще жив.”

“Он был евреем? Они убили его за то, что он еврей?” — спросила Сара.

“Он был евреем, все верно, но не это убило его”, - ответил отец. “У него была чахотка, и он умер от нее. Он умер молодым, бедняга. Или, может быть, он не захотел бы дожить до того, чтобы увидеть, что он все-таки знал, о чем говорил.”

У Сары не было возможности догадаться об этом. Она сказала: “Несмотря на все неприятности, через которые они мне доставляют, можно подумать, что я выхожу замуж за арийца”. “Тогда у тебя не было бы никаких проблем с ними”, - сказала мама.

"Хм?" Ответила Сара.

“Они сказали бы тебе ”нет", и все было бы кончено".

Отец кивнул. “Новые браки между евреями и арийцами так же многословны, как служба евреев в вермахте. Мы не можем загрязнять государство своей кровью, и мы также не можем проливать свою кровь за государство". В его голосе все еще звучала горечь по этому поводу.

“Один из клерков попросил у меня сертификат, подтверждающий мою арийскую родословную”, - сказала Сара. “Он разозлился, когда я не смогла дать ему один, хотя у меня была еврейская звезда прямо там, где я должна была”. Она похлопала по переду своего потрепанного пальто. Евреям не хватало даже бурого угля, и внутри дома было почти так же холодно, как снаружи. Все Голдманы все время носили много одежды.

“Жаль, что ты не смог”, - сказал отец. “Я слышал, что есть некоторые евреи, которые купили себе арийскую родословную. Мне только жаль, что у меня нет связей, чтобы сделать это самому.”

“Или деньги”, - вставила мама.

“Или это”, - согласился он.

“Я не хочу быть арийцем. Я просто хочу быть такой, какая я есть, и чтобы люди не ненавидели меня за это”, - сказала Сара. “Разве это слишком много, чтобы просить?”

“Раньше я так не думал. Я был взрослым мужчиной, прежде чем мне пришлось задуматься. Однако в наши дни ответ, похоже, утвердительный — это слишком много, чтобы просить”, - сказал Сэмюэл Голдман.

“Они вступили во владение незадолго до моего тринадцатого дня рождения”, - сказала Сара. Не нужно задаваться вопросом, кем они были. “Я даже не знаю, каково это — быть взрослым без законов против меня”.

“Мои прадеды тоже этого не делали, но законы против них были не так плохи, как эти, и они снимались один за другим, вместо того, чтобы наваливаться снова и снова”. Отец вздохнул. “Раньше я верил в прогресс. Я действительно это сделал. Сейчас? Теперь я задаюсь вопросом. Как ты можешь не задаваться этим вопросом?”

“Вы думаете, что это прогресс, что профессор древней истории и классики в университете должен стать одним из лучших ремонтников тротуаров Мюнстера?” — сказала мама.

Сара уставилась на нее. Отец обычно был тем, кто выступал с этими сардоническими насмешками. Мама была более солнечной — за исключением того, что внезапно она перестала быть такой.

Отец смущенно усмехнулся. “Ты слишком доверяешь мне, милая. Если вы мне не верите, спросите босса моей банды. Если бы я был кем-то большим, чем одним из ремонтников тротуаров Мюнстера чуть ниже среднего уровня, я был бы поражен”. Он снова повернулся к Саре. “Так что же сказал клерк, когда вы не смогли дать ему листок бумаги, который заставил бы его сердце учащенно биться?”

“Я сказал ему, что я еврей. Как я уже сказал, он уже видел, что я был, но я все равно сказал ему”. “Хорошо. Никогда не стоит недооценивать силу человеческой глупости. А потом?”

“Затем он сказал мне, что ему придется поговорить — проконсультироваться, как он сказал, — со своим начальником, чтобы он мог --">