Валерий Иванович Елманов - Найти себя

мое появление в ином мире весьма нежелательно как для меня, так и для самого мира. Опять же одно дело попасть на пятьсот или пускай на тысячу лет назад и совсем иное — к неандертальцам или к динозаврам. Словом, suum cuique, как говаривали ветхие старцы в древнеримском сенате, и они были правы, ибо каждому свое и… свой мир, как вы сами минутой ранее заметили, дорогой дядюшка. Да и скучно там, наверное, так что… — Он, не договорив, широко развел руками.

— Вот видишь, Валер, — усмехнулся Константин, — нынче молодежь поумнее пошла. Во всяком случае, куда практичнее, чем мы с тобой. А мне вот, к примеру, драгоценный племянничек, скучать там не приходилось. Да и ты, Феденька, думаю, от тоски бы там не загнулся — не дали бы. Только успевай крутиться.

Кривая скептическая ухмылка, словно приклеенная к губам, на мгновение исчезла, и Федор без всякой бравады пояснил:

— Вы, дядя Костя, совсем иное дело. Вы за любовью туда пошли, а это святое. Если бы я знал, что встречу ее там, ни на секунду бы не задумался, нырнул очертя голову, а так… — И вновь прежняя ирония вернулась на лицо. — А что до здравомыслия, то я exemplis discimus.

— Это тоже сказали древние старцы в ветхом римском сенате? — хмуро осведомился Константин.

— Почти. В переводе это означает, что я учился на примерах. В данном случае на почтенном дядюшке, который, несмотря на свой преклонный возраст, явно рвется в новые бои и сражения, дабы тряхнуть стариной, как, бывалоча, лет пятьдесят назад.

— Нахал! — возмутился Константин. — Да мне всего пятый десяток в том году пошел. — И, повернувшись к другу, заметил, кивая на Федора: — Видал, Валера? Ты не смотри, что мой племяш лицом на меня похож — внешность обманчива. Внутри мой Федя — равнодушный циник, невзирая на свою молодость.

— Скорее уж логик, — вежливо поправил его парень.

— Но с уклоном в цинизм — все ему неинтересно и пресно. Хотя, знаешь, я иногда думаю, что он просто прикидывается, — так жить легче. Спрятался за латынью и всякими там мудрыми афоризмами, и все. Поди-ка выковырни его оттуда. А в самой глубине души он существо трепетное и ранимое, иначе он бы мне и тогда не поверил. Впрочем, да, ему ж в ту пору всего-то четырнадцать грохнуло, так что романтизм в душе еще оставался.

— Как говаривал Николай Васильевич, скучно жить на этом свете, господа, — согласился Федор. — А что до веры, то это у моего дражайшего папочки в голове не укладывалось, что такое возможно. Раз наука сказала — нет, значит, нет, а я, будучи логиком, услышав…

— Точнее, подслушав, — поправил Костя.

— Услышав, — упрямо повторил парень. — Вы так орали в соседней комнате, что только глухой бы не услышал. Так вот, услышав все факты, которые ты, дражайший дядюшка, выкладывал один за другим, и взвесив их, пришел к выводу, что все это правда. Простая логика давала только такое объяснение твоему маскхалату по кличке ферязь, кладу, который ты выкопал под Нижним Новгородом, твоему искусству владения саблей и прочему, вплоть до неожиданного появления твоей очаровательной супруги.

Константин, пока племянник рассказывал, вдруг вздрогнул и испуганно обернулся в поисках сына, который за это время в погоне за неутомимой стрекозой еще больше удалился от них. Убедившись, что тот в безопасности, он вновь повернулся к другу.

— А брательник решил, что у меня крыша поехала, — грустно сообщил он.

— Ты мне об этом ни разу не рассказывал, — удивился тот.

— Да о чем тут рассказывать, — отмахнулся Константин. — Как он мне провериться советовал, причем весьма настоятельно? Хорошо, что у меня хватило ума больше при нем эту тему вообще не затрагивать, иначе силком бы к психиатру потащил.

— Свою скрытность он с лихвой компенсировал в общении со мной, — ехидно добавил Федор. — Чуть ли не каждый день рассказывал о том, как он геройски рубал крымских татар, и при этом всякий раз скорбел, что не может показать боевые рубцы и шрамы, которыми враги испещрили все его тело от пяток до макушки. А взятым в плен басурманам он с выражением цитировал бессмертные строки из киплинговского «Маугли».

— Ох и язва ты, Федя, — улыбнулся Константин, но, судя по интонациям, можно было сделать вывод, что никакой обиды он не испытывал и вообще эта словесная пикировка с племянником — дело для него давно привычное и вошедшее чуть ли не в обязательном порядке в ритуал повседневного общения. — А я вот тебя твоим любимым Леонидом Филатовым, которого ты тоже --">