Михаил Валерин - Если судьба выбирает нас

Михаил Валерин ЕСЛИ СУДЬБА ВЫБИРАЕТ НАС

Глава I

Рис. на переплете И.Воронина

1

Как там, у Льва Николаевича Толстого, про небо Аустерлица сказано?

"Над ним было опять все то же высокое небо с еще выше поднявшимися плывущими облаками, сквозь которое виднелась синеющая бесконечность… Он видел над собою далекое, высокое и вечное небо…"

У меня вот, почти тоже самое. Лежу, понимаешь, смотрю на небо. Потому как никуда больше смотреть не могу, по непонятным причинам. И небо тут какое-то не такое — низкая серая беспросветная муть, характерная для поздней осени. Ни облаков, ни высоты, ни вечности-бесконечности. Сплошная проза жизни. Хорошо хоть дождя нет…

В голове звенит, гудит и даже вроде как потрескивает что-то. Вы знаете, что такое похмелье? Ну, так вот мне гораздо хуже. Причем в разы.

Где я? Кто я? И что вообще тут происходит?

— Я, Александр Валерьянов — юрист, адвокатского бюро "Карельский и партнеры", тридцати трех лет от роду. Не состоял, не привлекался, не участвовал. Из заметных событий в жизни — первая чеченская, в составе 165-го полка морской пехоты Тихоокеанского Флота. Всего-то полгода до дембеля не хватило. Ранение в ногу, признан негодным к строевой, комиссован. Поступил в Московскую Юридическую Академию на Вечерний. Окончил. С тех пор тружусь у своего бывшего одноклассника Андрея Карельского. Завсегдатай нескольких исторических форумов. Холост. Дети, может быть, где и имеются, но мне о них неизвестно.

— Я, Александр фон Аш — прапорщик. 1899 года рождения, 18 лет от роду. Следую, вместе с пополнением в расположение Московского 8-го гренадерского полка.

То есть в расположение полка, я конечно следовал…

Но, видимо, не доследовал. Последнее что помню, шли в походной колонне, затем нарастающий свист, удар и темнота.

Это — помню, как юный прапор.

Как трудоголик-юрист с кризисом среднего возраста, помню, что ехал домой в жуткий снегопад, и фуру, вылетевшую передо мной на встречку — лоб-в-лоб.

* * *

Постепенно помехи и посторонние шумы в голове стабилизировались и пошли на убыль. Процесс ощущался как-то вроде настройки телевизора.

Я немного освоился в новой ситуации и смог, наконец, двинуться. Приподнял правую руку и поднес ее к лицу.

В исцарапанном кулаке, зажат смятый комок глины. Разжал пальцы, пошевелил ими.

Вроде всё фунициклирует. Вставать надо, если получится, конечно.

С трудом, приподнявшись на локтях, обнаружил, что лежу на дне старой воронки с осыпавшимися краями. Внимательно осмотрел нижнюю часть тела — перетянутый ремнем живот в оборванном кителе, вытянутые ноги в разодранных бриджах и высоких яловых сапогах.

Мои исследования были прерваны появлением целой группы лиц в, несомненно, русской военной форме: фуражки, гимнастерки, скатки через плечо, заправленные концами в котелок. Означенные лица удивленно меня разглядывали, качая головами, бурно что-то обсуждали и оживленно жестикулировали. Однако звенящий гул в ушах создавал полный эффект немого кино.

Меня оглушило — вот ничего и не слышу, догадался я.

Наконец дискуссия была прервана тем, что двое солдат спрыгнули в воронку, и аккуратно подхватив меня под руки, приподняли и подтащили к краю. Другая пара не менее аккуратно приняла меня наверху.

Судя по всему, походная колонна с пополнением попала по артобстрел. На дороге виднелось несколько свежих воронок, лежали раненые и убитые. Солдаты бережно посадили меня на землю, нахлобучили на голову фуражку. Один из солдат присев передо мной на корточки что-то говорил.

— Я ничего не слышу, меня оглушило — с трудом разлепив спекшиеся губы, проговорил я.

Собеседник закивал. Потом словно встрепенувшись, отстегнув от пояса фляжку, открутил пробку и протянул мне. Тут на сцене появилось новое действующее лицо — пожилой седоусый дядька в фуражке с красным крестом над кокардой, медицинской сумкой через плечо и белой повязкой санитара на рукаве. Санитар что-то спросил, но сразу несколько человек ему ответили. Он кивнул, задумчиво глянул на меня, расправил левой рукой свои пышные усы, а --">