Эдуард Валерьевич Шауров - Оракулы перекрестков

велотренажеры.

— А если серьезно? — На лице Гансана читался неподдельный интерес.

— Да так, ерунда… Дурацкие мечты… Снег и камни, — уклончиво ответил Бенджамиль. — Вот лучше вы мне скажите, Ганс, откуда такая странная цифра: пятьсот тридцать одна?

— Не знаю, — пожал плечами Маншаль. — Оракула нельзя продавать за другую сумму, я сам отдал за него ровно столько же.

— А если бы я платил вам ньюанями?

— Было бы тоже пятьсот тридцать один.

— Жалко, — огорчился Бен, — ньюани в два раза дешевле.

— Вы и в магию чисел не верите? — сочувственно спросил Гансан.

— Даже не представляю, что это такое, — беспечно отозвался Мэй. — Просветите.

— Это долго объяснять. Ну, к примеру, — Маншаль сделал рукой неопределенный жест, — сколько вам на данный момент лет?

— На данный момент тридцать два, — сообщил Бенджамиль.

— Тридцать два, — задумчиво повторил хозяин. — Тридцать два — число перелома, число материализации темных магических сил. Типичная ситуация, характеризуемая числом тридцать два, — это когда к вам приходит сатана и пытается заключить с вами сделку.

Бенджамиль зябко поежился.

— Но при определенном старании, везении и настойчивости, — продолжал Маншаль, — вы сможете извлечь из ситуации свои выгоды и оставить дьявола ни с чем. Вот что такое тридцать два.

— Вы бы поменьше поминали всяческие суеверия, — попросил Бен. — Корпорация не поощряет подобных разговоров.

— Я не служащий корпорации, — гордо заявил Гансан.

— А я пока еще служащий, — напомнил Бен.

Он забрал со стойки диск оракула и положил его в карман брюк.

— Погодите, — сказал Гансан, — у меня есть для него шнурок.

Бенджамиль допил пиво, купил пакетик хлебных крошек и, попрощавшись с хозяином, вышел из бара. Прогулочным шагом он двинулся вдоль ограждения, насвистывая что-то из Османа Фишера. Настроение было приподнятое. В понедельник один из секретарей Ху-Ху обязательно заведет душеспасительную беседу о вреде пьянства и эзотерических разговоров. И Бен и секретарь будут жутко скучать в процессе нудной лекции, но это будет в понедельник. А сейчас пятница.

Бенджамиль остановился возле сетчатой скамейки, достал купленный у Маншаля пакет, надорвал его и высыпал крошки на тротуар, потом отошел на пару шагов и принялся наблюдать.

Первый воробей появился секунд через тридцать, за ним второй. Вскоре у ног Мэя копошилось штук пятнадцать коричневых прыгучих механизмов. Они скакали взад-вперед, старательно склевывая хлебные крошки. Бенджамиль с интересом следил за поведением маленьких дворников и размышлял о том, куда они потом потащат содержимое своих животов. Наверняка никакой это не хлеб, а какая-нибудь синтетическая гадость.

Бенджамиль любил наблюдать за воробьями, это тоже было частью пятничного ритуала. Однажды, давным-давно, когда Бену было лет семь-восемь, он подшиб камнем почти такого же воробья, нарочно подшиб. Вернее, кидал нарочно, а подшиб, конечно, нечаянно. Совершив этот ужасный и совершенно не свойственный ему поступок, Бен здорово перепугался, но отчего-то не затолкал птицу в первую попавшуюся решетку канализации, а притащил ее домой. Бенджамиль до сих пор помнил, как ругала его мать, а отец страшно заинтересовался, достал ящичек с инструментами, положил коричневое тельце на свой стол, пошевелил его так и эдак, затем одним ловким движением вскрыл корпус. Мать махнула рукой и ушла из комнаты.

Отец, ковыряясь в механизме, дудел нечто неразборчивое в пышные седые усы, а Бен присел тихонько рядом. Затаив дыхание, он зачарованно следил за отцовскими движениями, ничегошеньки не понимая и не пытаясь понять. Наконец отец закрыл корпус, воробей слабо дернул скрюченными ножками и вдруг с неожиданной прытью перевернулся на брюшко. Отец ловко накрыл его ладонью, а Бен запрыгал от восторга.

Потом они открыли окно и выпустили воробья на свободу. Птица нырнула вниз и, заложив лихой вираж, умчалась по своим механическим надобностям.

— Не так-то просто их поломать, — тихо и строго сказал отец Бену, — но больше так не делай.

И еще отец рассказал, что раньше, в молодости, видел настоящих воробьев.

Бенджамиль вытряхнул из пакета остатки крошек. Воробьи прыснули в разные стороны, но тут же вернулись и принялись клевать, нагло поглядывая на человека то одним, то другим глазом. «А ведь тот, подбитый камнем воробей из детства, был как-то естественнее», — --">