Иван Полежаев - Древний фолиант. Начало

страдать можно, а весьма даже наслаждаться. Корень страдания по йогическому богословию — это ум разгоряченный, он есть препятствие к блаженству, когда ум свой обуздать сможет человек, тогда и…

Но тут его перебил Андросов:

— Извольте, отец родной, что это за ересь лихая? Как же это они хотят в мысли Бога залезть? Разве возможно такое?

— А вы ни с того конца лучину жжете. Вот, поглядите, что здесь написано, — и Валерьян указал на следующую строчку:

(Vergangenheit und Zukunft ist der Text, aber der Moment ist jetzt die Vision eines Großen Literaten).

— Прошлое и будущее — это текст. Но момент «сейчас» — это зрение Великого Литератора.

— Ничего не понятно, — замотал головой Андросов.

— Все очень даже понятно: невозможно своими мыслями влезть в мысли Великого Литератора, так как ничего кроме мыслей Бога не существует. Я уже говорил, что мир на самом деле существует не во времени, а в Сознании Великого Литератора. Все, что есть, возникает только в сознании Бога в тот момент, когда Он читает свою книгу. Сам момент «сейчас» — это и есть концентрация мысли Великого Литератора на определенном отрезке текста. Вот поэтому и говорит нам писание: «Все через Него начало быть, и без него ничего не начало быть, что начало быть». Все, что существует, может существовать только в одном единственном сознании, которое и пронизывает все Творение.

— Вы хотите сказать, что мы с вами существуем только потому, что нас Великий Литератор читает? — спросил Андросов.

— Именно, — ответил Валерьян.

— Интересно, конечно, но проверить нет никакой возможности, — сказал Андросов.

— Отчего же? Вот посмотрите, — Валерьян взял канделябр со стола и осветил им сразу три картины, которые висели на стене. На одной были изображены прогуливавшиеся по парку люди, на другой — швартовавшиеся у морской пристани корабли, а на третьей — рессорная бричка, мчавшаяся по проселочной дороге. — Видите эти сюжеты? В одном человек, который на самом деле является сознанием Великого Литератора, переживает себя как ребенок, гуляющий по летнему парку; на другом переживает жизнь матроса, путешествующего на корабле; а на третьем — как извозчик, погоняющий лошадей.

— Так человеческая душа — это свет от свечи или картина, которую этот свет освещает? — спросил Ручковский.

— Нет, господа, мы с вами и есть сама эта свеча, наполняющая нас всех светом жизни.

— Ох, господа, давайте оставим эту тему, — попросил Ручковсий, — Валерьян, сыграем еще одну пулю в преферанс?

— С радостью, сдавайте карты. Преферанс игра для писателей.

— Завершая тему мистики, позвольте вас спросить, — сказал Андросов, поправляя пенсне. — Вы слышали про Архивариуса?

— Нет, а кто таков? — спросил Валерьян, ставя канделябр на стол.

— Недавно осел в нашем городе. Весьма интересный человек, ранее служил в государевых архивах, говорят, что собирал всякую мистику и философию. Вам, я полагаю, будет интересно с ним побеседовать, — сказал Андросов. — Он на самой окраине осел, в конце проспекта дом с колонами.

Глава 3. Архивариус

Рессорная бричка неслась по проспекту вперед. Подкованные копыта лошадей с силой ударяли, порой высекая искры из булыжника. Это было прекрасное мартовское утро. То самое утро, когда так хочется жить! Снег таял и вспыхивал яркими искрами в солнечных лучах. Воздух был чистым и приятным, наполненным эссенцией жизни. В нем чувствовалось нечто особое. Что-то, что вызывает в душе самые приятные чувства, которые нельзя выразить словами. А над всем этим возвышался красивый и глубокий синий океан безграничного неба без единого облачка. И как главное украшение светило прекрасное солнце, как огромный золотой фонарь, лучами своими касаясь Творения и наделяя его теплом.

Валерьян комфортно расположился в бричке и смотрел по сторонам. Ветер трепал его и без того взъерошенные волосы. На губах Валерьяна проступала еле заметная улыбка. Ему нравилась жизнь, хотя порой он испытывал из-за нее чувство сильной боли. Но ничего не поделаешь. Сама жизнь есть тайна великая, и что она нам готовит, разгадать до конца не дано никому. Валерьян пережил разные трудности: предательство, одиночество и черное отчаянье. У него не было людей, которым он мог доверять. Он бы и рад был делиться добротой с другими, но --">