(Katunf Lavatein) - Возмездие (СИ)

сожалений откромсал свою огненную гриву. Пошла она в жопу, эта грива, если угрожает твоей жизни.

Снаружи донёсся утробный вой. Где-то вдалеке зазвенело стекло. Так звенят битые бокалы и битые башни…

Кон шаркал ногами по отрезанным локонам, когда в комнате резко потемнело. Ножницы он уже убрал, да и лезть с ними на то, что показалось в окне, было бы просто глупо. Огромный ком земли, который застилал вид на остальную улицу, медленно открыл глаза.

«Вот мне и пиздец…»

Стену проломила огромная клешня, перепачканная почвой, кровью, чьими-то внутренностями и оборванным тряпьём, похожим на женское платье сестры центра реабилитации. Кон оторопело таращился на неё, потом шатнулся назад — стена. Тупик. Все проходы завалило землёй. Как ЭТО сюда попало, почему оно пришло? В коридоре блеснул проклятый горшок для домашних растений…

Кон почти не почувствовал, как меж ребер вонзается что-то огромное, острое и грязное, как оно проворачивается изнутри, цепляет его и с силой вытаскивает, почти вырывает из дома — он не мог оторваться от глаза, большого, с тройным вытянутым зрачком, вместо ресниц — трава, вместо век — земляная прослойка. В голове прозвучало что-то похожее на «люди должны умереть», но никто ничего не говорил в этой грёбанной комнате.

Вылетев наружу со вспоротым животом и оказавшись перед обоими глазами Земли, он наконец закричал.

***

Ти летел на уровне сотого этажа и смотрел, как гневается земля. Херувим всегда знал, что она живая: живее, бессмертнее и долговечнее любого человека, только люди в это не верили. Глупость и самонадеянность этих организмов привела к такому печальному концу… Их много и они умеют давать продолжение роду, а земля — она одна, только старше всех вместе взятых людей.

Спикировав, он оттолкнулся ногами от трещавшей по швам стеклобетонной стены. Люди одумались и бежали к лифтам, и те увозили их к морям. Кораблей на всех не хватит, но об этом Ти старался не думать. С горечью приходилось признавать, что половина лифтов по дороге пересечётся с землей, и тогда — какая отвратительная мысль! — кораблей, пожалуй, хватит с избытком.

Он начинает думать, как человек, и это ужасно… Шаг, ещё шаг, взмах, поворот. Где-то здесь должен был быть Цу. Всё вокруг падает, и Ти падает тоже, только он ещё может взлететь обратно, а разгромленные человеческие жилища — нет. Кое-что полезное люди ему объяснили: невозможно спасти всех, кем бы ты ни был. К сожалению, это так. К сожалению. Приходится делать выбор между человеком и человеком, а такой выбор Ти терпеть не мог. Почему люди ссорятся и не могут просто простить друг другу какие-то мелкие недостатки? Почему одни люди заставляют других что-то делать, если они всё равно твари одной породы и ничто их не различает? Почему он не может…

А это как раз понятно. За два года до катастрофы он успел убедить многих, но не всех. Это открыло Ти глаза на ещё два людских свойства — количество и упрямство. Одних много, но они довольны. Других мало, но их упёртость может стоить десятка довольных…

— Капитан Тирелл…

— Я уже близко.

— Нет, я не об этом, — пауза в словах Цу. — Мне жаль… ну, сестра Палмер, она…

Он знает. Он видел. Невозможно спасти всех, но почему самые лучшие умирают?

Почему Нора — добрая, умная, смелая, самоотверженная сестра — разорвана надвое и мертва, а капитан Брукс и ему подобные уже приближаются к приморским домам?

Ти немного ускорился, завидя наконец на одном из балконов знакомого бодигарда. Чем быстрее летишь, тем скорее забываешь увиденные ужасы — это он тоже хорошо усвоил… Нора навсегда останется на пустом балконе вместе со своими пациентами, бывший там же Салли успешно эвакуируется. Ти одинаково любил обоих, и только это оттягивало шок от самой жуткой человеческой смерти, которую он когда-либо видел.

— Они были здесь, — кинулся к нему Цу. Херувим остался в воздухе. Окно как окно, почему именно тут? — Я не знаю, где искать… то есть… ребёнка я отвёл, но Кон…

— Я посмотрю.

— Внутри нет.

Ти доверял ему, в основном потому что люди не умели врать вообще. Сколько бы технологии ни шагали вперёд, ничто не избавит тебя от дрожащего голоса или бегающих глаз, а Цу всегда был предельно честен.

--">