Роман Борисович Гуль - Одвуконь два : статьи

хамство в СССР проросло всю страну
насквозь. И это может быть социальной и культурной гибелью
на века, а может быть и навеки. Вот, скажите, например, могли
ли, скажем, Анна Павлова, Петр Аркадьевич Столыпин или Павел Николаевич Милюков “крыть в быту матом”? Не могли?
Нет? Я то же думаю. А у нас кроют все: и премьер-министр, и
столп литературы Михаил Шолохов, и прима-балерина, и члены Союза Писателей, и академики, и московские шоферы, и
блатные, и фабричные работницы, и домохозяйки. И этот мат
вовсе не какая-нибудь “экзотика”, это язык советской жизни,
язык быта, говорящий о градусе всеобщего охамления. Но не
страшно, если бы дело было только в языке. Но ведь в Сов. Союзе охамлены человеческие чувства и человеческие отношения. Хамство большевизма, как серная кислота, десятилетиями
проедало чувства чести, жалости, бескорыстия, благородства,
искренности, честности, жертвенности, подлинной дружбы,
настоящей любви. Всё охамлено. Вы скажете: – ну, а Солженицын, Сахаров, Шафаревич, Амальрик, Орлов, Буковский, Марченко, отец Дмитрий Дудко и многие другие? Правильно. И в
этом нет ничего удивительного. Но общей картины это никак не меняет. Если в Содоме и Гоморре нашлось несколько праведников, конечно, они есть и в России, даже в большем
количестве. Но это же единицы, десятки, сотни, ну, тысячи,
7

ну, скажем десять тысяч, пусть будет двадцать тысяч, сто, если
хотите. Я же говорю о массе, о миллионах людей, о всей стране.
И вот тут всеобщее охамление – явление совершенно страшное: духовно, душевно, культурно, политически, социально,
всячески».
Советский эмигрант говорил мне это в Америке, но этим
Америки мне не открыл. Он говорил о явлении известном.
Не упомянул он только о том, что хамство соприродно рабству.
Одно психологически питает другое. Не даром библейский Ной,
прокляв потомство Хамово, сказал, что будет оно «рабом рабов». И «Прогулки с Пушкиным» – тому иллюстрация.
Характерно, что своим псевдонимом Синявский взял имя
одесского босяка Абрашки Терца. В «Новом Журнале» публикуется повесть о московских диссидентах. Она правдива. Автор
ее – женщина живущая в СССР, говорят, хорошо знала Синявского. И в его честь взяла тоже звучный псевдоним – Анна
Герц. В повести, говорят, она выводит Синявского в образе художника Полушкина а жену его Марью, как – Дарью, освободившую Полушкина из концлагеря. Синявского КГБ тоже
освободил из лагеря и даже сделал его советским вольноотпущенником, с бессрочной подорожной выпустив заграницу.
«Прогулки с Пушкиным», как это ни странно, написаны в концлагере. Авторская пометка указывает: Дубровлаг, 1966–1968.
За годы своего пребывания в концлагере Синявский написал
там еще две книги – «Голос из хора» и «В тени Гоголя». «Прогулки» изобилуют многими цитатами и сносками на соответствующую литературу о Пушкине. Как и почему зеку Абраму
Терцу удалось в концлагере всецело отдаваться литературному
творчеству – мы не знаем. Но – факт, что удалось. Ни Солженицыну, ни Шаламову в концлагерях это не удавалось. Помилуйте, но то были страшные сталинские времена, а не милые
брежневские, в которые некоторых неугодных писателей, как,
например, поэта переводчика Конст. Богатырева убили просто
на улице – проломили череп и кончено. А талантливейшего
Вл. Войновича пытались отравить в гостинице «Метрополь».
Это, конечно, чудесно, что в брежневских лагерях вместо
«вкалыванья кубометров» лесоповала и всяческих «строек» зеки
пишут поэзию и прозу. Но жаль, что ни Владимир Буковский,
8

ни Валентин Мороз, ни множество других зеков ничем нас до сих
пор не обрадуют из сотворенного ими в тюрьмах и концлагерях.
«Прогулки с Пушкиным» представляются не столько законченной работой, сколько каким-то черновиком: и композиционно, и стилистически недоработанным, но в конце концов это
и не суть важно. В этой, на мой взгляд, именно хамской (в библейском смысле, конечно!) книге примечательно не то что о
Пушкине написал Абрам Терц, а как он пишет о Пушкине.
В смысле что Терц не сказал ровно ничего нового, или оригинального. О творчестве Пушкина существует грандиозная
литература и в ней множество чудесных работ, ну, хотя
бы «Поэтическое хозяйство Пушкина» Владислава Ходасевича.
В своей книге Терц не отделяет личности от творчества Пушкина. Он пишет и о том, и о другом. Пиша о личности Пушкина,
Терц, якобы, хочет освободить Пушкина от --">