Александр Львович Осповат - О некоторых сюжетных источниках «Капитанской дочки»

изгнаннику «достоинства, чин и имение», а также приказывает снабдить Елизавету каретой и 1000 рублей на обратную дорогу.

В 1815 году вышла повесть Ксавье де Местра «La jeune Sibérienne» (1815; в позднейших русских переводах — «Молодая сибирячка»), начинающаяся с упрека в адрес предшественницы, которая окрасила подлинную историю в романтические цвета. Его героиня — Прасковья Луполова (Prascovie Lopouloff), напротив того, описана по житийным образцам: мысль просить о помиловании отца, малороссийского дворянина (родившегося в Венгрии), храбро воевавшего с турками и по неизвестным причинам сосланного в Тобольскую губернию, озаряет ее во время молитвы, и на всем долгом пути она руководилась горячим, доходящим до аффекта религиозным чувством. Покровительство столичных филантропов открывает Прасковье доступ в кабинет императрицы-матери (Марии Федоровны), куда она является в своей обычной одежде и не интересуясь принятым в этой ситуации этикетом^[16]. Ободрив просительницу, императрица-мать вскоре приводит ее в покои царствующей четы; Александр I дарит девушке 5000 рублей и велит пересмотреть приговор, вынесенный ее отцу. После того, как помилование было получено, Прасковья, приняв пострижение в Киеве, отправилась в нижегородский монастырь.

Версия Ксавье де Местра отразилась в «Русской истории» Сергея Глинки, вышедшей тремя изданиями в конце 1810 — начале 1820‑х гг. Дочь «венгерца», сосланного в Сибирь, «три года неотступно просила, чтобы отпустили ее в Петербург <…> В странствии своем, борясь с различными бедствиями, она непрестанно повторяла: Жив Бог, жива душа моя! <…> Александр I изрек помилование отцу за добродетели дочери его. Лупалова удостоилась воззрения Императрицы Марии Федоровны. На помощь нежной дочери спешили все сердца, умеющие ценить и чувствовать силу любви и добродетели»^[17].

Даже этот беглый обзор позволяет детализировать давнее наблюдение Л. И. Поливанова о сходстве «известного рассказа» о Параше-Сибирячке и заключительных сцен КД, варьирующееся в работах современных авторов^[18]. В повести де Местра (и сочинении Сергея Глинки) заслуживает внимания появление на сцене фигуры императрицы-матери, на встречу с которой героиня «Юной сибирячки» идет в своем обиходном платье (ср.: — И как же вам ехать в дорожном платье? <…> Камер-лакей объявил, что государыне угодно было, чтоб Марья Ивановна ехала одна, и в том, в чем ее застанут — VIII: 373); в романе Коттен — политический характер преступления, совершенного отцом Елизаветы, а также то обстоятельство, что, направляясь в Петербург, она случайно попадает именно в то место, где находится монарх (ср.: Марья Ивановна благополучно прибыла в Софию и, узнав, что Двор находился в то время в Царском Селе, решилась тут остановиться — VIII: 371). Сама же царскосельская тема КД отзывается новому сюжетному повороту в ‘Парашином тексте’, получившему развитие в ряде историй о хожениях ко Двору, предпринятых в Александровскую эпоху по примеру реальной или книжной Сибирячки^[19].

В середине 1810‑х гг. некий крестьянин, явившийся «в бедном рубище» из Оренбурга для того, чтобы подать прошение вдовствующей императрице Марии Федоровне, «услышал слово благости из священных уст ее»; Федор Глинка, описавший этот эпизод со ссылкой на аналогичный прием, оказанный императрицею «известной добродетельной девице Лупаловой», включил его в главу о Павловске, резиденции Марии Федоровны: возвращаясь с прогулки, она застает «у крыльца палат людей, которые пришли или взглянуть на государыню, или поклониться, или повергнуть к стопам ее челобитные свои»; «<в> будни вход всякому открыт: тут не по платью встречают»^[20].

Здесь мотив августейшей милости тесно связывается с «гением места», обеспечивающим неформальную атмосферу, в которой проходят свидания государыни с подданными. В данном контексте Павловск предстает редупликацией Царского Села — излюбленной летней резиденции Екатерины II, где «она расставалась со скипетром и державою, покоилась от трудов…»^[21] и где, по многочисленным свидетельствам (см., среди прочих, мемуары Ф. Н. Голицына, Ф. П. Толстого, А. Е. Лабзиной), нечаянные встречи императрицы с прогуливающимися обывателями были в порядке вещей. Рефлексы этой традиции окрашивали некоторые периоды царствования ее старшего внука^[22], на что был сделан расчет двадцатилетней Александрой Ишимовой (в будущем известной --">