Натан Яковлевич Эйдельман - «Быть может за хребтом Кавказа»

содержащих жуткое описание янычарского погрома 1826 г. Во-первых, в них не было ничего «сатирического», во-вторых, они не относились прямо к делу, т. е. к ситуации в Восточной Турции во время похода корпуса Паскевича. Все же необъяснимо, почему Пушкин в публикации «Путешествия» не дал, на мой взгляд, более выразительную редакцию третьей и пятой строф стихотворения, содержащуюся во «втором варианте»? Впрочем, не буду вторгаться в область пушкиноведения, а обращусь к турецким мотивам.

Прежде всего о «янычаре Амине-оглу». Такого не существовало, это — обычная пушкинская мистификация. Но я не исключаю, что у самовольно прибывшего в действующую армию русского путешественника был турецкий информатор (а может быть, не один), подробно осведомивший его о насущных проблемах тогдашней турецкой жизни. Во всяком случае, поэт проявил к южному соседу России большой и неподдельный интерес. Замысел поэмы на турецкую тему говорит сам за себя. Дошедшие же до нас строки поражают удивительно глубоким, проницательным взглядом на события, происходившие тогда в самой Османской империи и вокруг нее.

Приглядимся внимательнее к стихотворению.

«Стамбул гяуры нынче славят…» Какие гяуры (т. е. «неверные») и за что славят? Вряд ли это были гяуры — подданные Османской империи, поднявшиеся на борьбу за свободу и независимость греки или сербы или вступавшие на тот же путь румыны, болгары, армяне… Может быть, Пушкин имел в виду одобрительное отношение иностранцев к возобновившимся попыткам правительства султана Махмуда II провести некоторые реформы по европейскому образцу, покончить с наиболее одиозными пережитками староосманской традиционной системы, доказавшей свою военную и политическую несостоятельность (что, кстати, наглядно показала неспособность Порты помешать вмешательству держав в защиту восставших греков и поражение в русско-турецкой войне 1828–1829 гг.). Не исключено, но в хоре славящих наверняка не было голоса России, только что победившей Турцию и стремившейся извлечь из этого немалые политические и прочие выгоды. Зато и на Западе, и в России общественность, особенно либерально-демократические круги, резко осудила типично турецкие методы кровавых расправ с непокорными подданными, будь то мусульмане (янычарский погром) или христиане (греческая резня на острове Хиос и в других местах).

Остается одно: под «гяурами» поэт подразумевал, что называется, правящие круги крупных западноевропейских держав — Англии, Франции, Австрии, — стремившихся в корыстных целях противопоставить Турцию победоносной России для приобретения собственных выгод на Ближнем Востоке и на Балканах. Пушкин точно уловил сущность знаменитого Восточного вопроса, в котором Турции была заранее предуготовлена страдательная роль:

А завтра кованой пятой,

Как змия спящего, раздавят

И прочь пойдут и так оставят.

Стамбул заснул перед бедой.

И впрямь, после Адрианопольского мирного договора от 2 (14) сентября 1829 г., увенчавшего русско-турецкую войну^[2], Турция понесла территориальные потери, все глубже залезала в омут политической и экономической зависимости от Европы. Уже в 1830 г. Османская империя лишилась Греции и Алжира. Вскоре мятежный египетский паша Мухаммед Али, подстрекаемый французами и англичанами, не только фактически вывел из-под власти Порты Египет (навсегда) и Палестину, Сирию и Ливан (временно), но чуть не стал хозяином Стамбула. Торговые договоры, навязанные Турции державами в 1830–1840-е годы, разорили страну, проложили путь к ее финансовому закабалению. И только острые противоречия между претендентами на «османское наследство», действовавшими в пику друг другу, отсрочили крушение этой огромной империи, раскинувшейся на три континента.

Историкам, располагающим фактами, все это хорошо известно. Пушкин мог видеть только начало. Но и этого ему было достаточно, чтобы поразительно верно предугадать дальнейший ход событий и сделать это в поэтически совершенной форме.

Далее тематика стихотворения делает резкий поворот. Следующие 12 строк содержат острую сатиру на падение нравов в турецком обществе, презревшем заветы ислама и староосманской воинской доблести. Затем (тоже 12 строк) развращенной столице противопоставляется сохранившая приверженность старине провинция (Эрзерум — своего рода типизированная провинция).

Написано со знанием дела. Поэту, несомненно, была --">