Джон Полкинхорн - Наука и богословие. Введение

блистательный, но слишком уж резкий язык Галилея, амбиции астрономов–иезуитов (по сей день принимающих активное участие в научных исследованиях). Все это, конечно, не означает, что Римско–католические власти не совершили большой ошибки. Разумеется, они ее совершили, но они сделали это при очень сложных и туманных обстоятельствах. В любом случае, история с Галилеем никоим образом не может быть расценена как доказательство того, что наука и религия полностью несовместимы. Один пример неразумного поведения еще не означает непримиримого противоречия.

Дарвин

Однако не то же ли самое произошло после публикации в 1859 году работы Чарльза Дарвина «Происхождение видов»? Снова расхожий миф дает нам картину борьбы света и тьмы. За образом Галилея перед лицом инквизиции следует образ Томаса Гекели, побеждающего епископа Сэмюэля Уилберфорса в споре на оксфордском собрании Британской ассоциации поддержки развития науки в 1860 году. Легенда гласит, что епископ был настолько неразумен, что спросил у Гекели, происходит ли тот от обезьяны по линии дедушки или по линии бабушки. Ответом на этот бестактный вопрос было замечание, что лучше иметь в числе предков обезьяну, чем епископа, не способного смотреть правде в глаза.

На самом деле, есть сомнения по поводу того, что произошло в действительности. Собственная версия Гекели была записана им тридцать лет спустя, а современные варианты развития событий отнюдь не единодушны в описании знаменитой победы ученого. Как бы то ни было, правда намного сложнее и противоречивее, чем гласит миф.

На научном уровне идея эволюции путем естественного отбора была встречена критикой биологов–современников, таких, например, как Ричард Оуэн, величайший анатом своего времени, который указывал на несоответствия в дарвиновской теории. Кстати, сам Уилберфорс, искренне интересовавшийся научными вопросами, написал рецензию на «Происхождение видов», за которую Дарвин официально благодарил его в своей книге, поскольку она содержала убедительные аргументы, касающиеся его теории. Великие британские естествоиспытатели XIX столетия, такие как Фарадей, Максвелл и Стокс, официально хранили молчание, но в узком кругу высказывали сомнения в том, что одним только естественным отбором можно объяснить развитие жизни на Земле в указанных Дарвином временных рамках. Лорд Кельвин нарушил молчание, утверждая, что, учитывая скорость остывания Земли и предполагаемое время существования Солнца, этот период должен был быть короче того, который, по мнению Дарвина, требовался для эволюции. Заметим, что расчеты Кельвина были точны для своего времени, но он был не знаком с эффектом радиоактивности (оказывающим значительное влияние на повышение температуры Земли) и ядерным синтезом (позволившим Солнцу светить около 5 миллиардов лет).

Если в научных кругах не было единства мнений по этому вопросу, то не было его и в среде религиозной общественности. На том же собрании Британской ассоциации поддержки развития науки, на котором произошел знаменитый спор Уилберфорса и Гекели, Фредерик Темпл (впоследствии архиепископ Кентерберийский), произнес проповедь, приветствующую идеи эволюции. Таким образом, среди деятелей церкви совершенно не наблюдалось единодушного противодействия этим идеям. Чарльз Кингсли, к примеру, занял разумную позицию принятия научных взглядов. Он воспринял теорию естественного отбора в качестве ответа на вопрос «как?» по отношению к акту божественного творения. Появление эволюционной теории для него означало замену идеи о едином акте творения на более сложную, но более правдоподобную идею о том, что творение было создано и наделено способностью впоследствии «создавать самое себя». Один из друзей Дарвина и его постоянный партнер по переписке, Ейса Грей, гарвардский ботаник, многое сделал для того, чтобы теория эволюции завоевала уважение среди мыслящих людей Северной Америки, но сам оставался при этом глубоко религиозным человеком.

И опять–таки в этом деле было много личностных факторов, оказавших значительное влияние на поведение всех, кто был к нему причастен. Уилберфорс, видимо, хотел сохранить свое епископское достоинство, а Томас Гекели, вероятно, находился под сильным влиянием причин не вполне интеллектуального характера, таких, например, как желание ограничить традиционное влияние духовенства и добиться повышения авторитета формирующегося --">