Джон Полкинхорн - Наука и богословие. Введение

коперниканскую систему мира. К 1616 году у него по этому поводу начались неприятности с ватиканскими властями, которые считали, что система мира Птолемея с неподвижной Землей поддерживается авторитетом Библии. Между Галилеем и его основным оппонентом, кардиналом Беллармином, была заключена некоторая договоренность. Впоследствии условия их соглашения стали предметом дискуссии, и споры по этому поводу продолжаются до сих пор. Основной вопрос состоит в том, были ли Галилею просто даны рекомендации не придерживаться теории Коперника и не защищать ее или ему также было запрещено пропагандировать ее в любом виде. Но как бы то ни было, его интеллектуальная свобода была ограничена церковной властью.

В 1632 году Галилей опубликовал свой «Диалог о двух основных системах мира». Он был написан в обманчивой форме беспристрастного обсуждения достоинств и недостатков систем Птолемея и Коперника, но поддержка теории Коперника в нем настолько очевидна, что этот диалог можно было бы назвать трактатом в защиту последнего. Мало того, Симплицио, сторонник Птолемея, не только слаб в аргументации и временами просто фиглярничает, но еще и излагает, почти слово в слово, точку зрения, предложенную тогдашним папой Урбаном VIII. Так что вряд ли покажется удивительным, что церковные власти были, скажем так, огорчены и потребовали, чтобы Галилей немедленно предстал перед ними. В результате ученый был приговорен инквизицией к пожизненному заключению, которое, правда, тут же было заменено папой на продолжительный домашний арест. Ни на одном этапе дела Галилей не был осужден на пытки.

Разумеется, никто не будет утверждать, что эту историю нужно расценивать как назидание для потомков и что церковные власти проявили мудрость и интеллектуальную честность, преследуя Галилея за коперниканские взгляды. (Церковный запрет на идеи коперниканства был снят в 1820 году, тогда как приговор Галилею был официально отменен совсем недавно.) И все же реальная ситуация была слишком сложной, и наша историческая ретроспектива не должна создавать у нас в сознании картину в черно–белых тонах. Так, в истории с Галилеем существовали и затруднения чисто научного характера. Одним из таких затруднений было то, что невозможным оказалось обнаружить звездный параллакс — сдвиг в видимом положении звезд, который должен был происходить из–за изменения положения наблюдателя вследствие движения Земли по орбите в течение года. (Теперь мы знаем, что технические средства XVII века просто не позволяли зарегистрировать этот эффект, так как звезды находятся от нас на расстоянии, несоизмеримом по величине с диаметром орбиты Земли.) Далее, для Галилея огромное значение имела его теория, объясняющая причины приливов и отливов, тогда как сейчас ясно, что она была целиком и полностью ошибочной. Кстати, он даже поднял на смех Кеплера, когда тот предположил, что Луна имеет какое–то отношение к феномену приливов.

И все же, несмотря на расхождение своих научных взглядов со взглядами официальной церкви, Галилей до самой смерти оставался религиозным человеком. Многие его споры с оппонентами касались того, как правильно понимать Библию. Галилей искренне полагался на ее духовный авторитет, однако тот факт, что она написана языком, предназначенным для понимания простых людей, означал, с его точки зрения, что неправомерным было бы пытаться вычитать в ней что–то подобное серьезной научной теории. Галилей считал, что если результаты научной работы вступают в противоречие с прямым значением слов Писания, это должно заставить нас искать более глубокий и скрытый смысл в библейском тексте. Кстати говоря, высказывая это мнение, ученый мог ссылаться, ни более ни менее, как на авторитет святого Августина.

Кардинал Беллармин настойчиво пытался убедить Галилея в том, что математические теории, к которым относится и теория Коперника, направлены, прежде всего, на «сохранение видимости», иначе говоря, что они — не более чем средства вычисления и совершенно не обязательно должны восприниматься буквально. Здесь мы встречаемся с частным случаем фундаментального вопроса, поставленного философией науки, к которому мы позднее еще вернемся. Вопрос этот звучит так: служат ли научные теории только лишь удобной «формой изложения» или же они действительно описывают физические реалии?

И, наконец, в этом деле существовали и личностные аспекты: задетое самолюбие Урбана VIII, --">