Емил Коралов - Школа смелых

Емил Коралов Школа смелых

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава первая. Калин

На голом холме над долиной Красна стоял парнишка в полинялой холщовой блузе и всматривался в даль.

Среди пыльного жнивья, меж бурых кустов ежевики вилась неровная дорога. Парнишка заслонил рукой глаза от солнца. Из города никто не шел. Только огромные возы соломы — некоторые с мальчуганом в одной рубашонке наверху, — качаясь на ухабах и печально поскрипывая, спускались в долину, где белели сельские хаты.

Калин сел на спаленную засухой траву. На межах желтели круглые, как шары, кроны молодых грушевых деревьев, густо осыпанные мелкими плодами, но мальчика эти плоды не манили. На еще не убранных кукурузных полях ветерок играл золотистым кудрявым шелком, обвившимся, словно кудель, вокруг тощих початков. За красным тутом^[1] мелькнули мальчишки — товарищи Калина, — босые, без шапок. И тутовые деревья и земляника на лугах — все было уже обобрано, но по кустам на межах еще попадались перезрелая ежевика и алые ягоды шиповника, от которых щипало язык.

Калин не пошел и к товарищам. Их веселые игры не увлекали его. Никто из них не знал, что он делает и что с ним будет ночью, если его вдруг схватят.

В этой горной долине, в ее рощицах и лощинках, на этих полянах и обожженных солнцем склонах прошло детство Калина.

Весной и летом он с братишкой и сестрами рвал в поле щавель, крапиву, ревень и собирал подосиновики для чорбы^[2]. Иногда дома было нечего есть. Осенью ребята разводили большие костры и до поздней ночи пекли на углях пузатые тыквы. Здесь, возле холма, росли два огромных тутовых дерева — одно с красными, другое с черными ягодами. В их тени ребята учили уроки, читали. Дальше, по седловине, на несколько километров тянулся густой, кудрявый орешник, полный дроздов и соловьев. Мальчишки делили его на владения, держали втайне друг от друга места, где вили гнезда дрозды, а когда птенцы подрастали, уносили их домой в своих островерхих бараньих шапках и сажали в клетки. Осенью набивали орехами пестрые домотканные торбы. Зимой в далеких буковых и дубовых лесах, за которыми вздымались высокие холмы Старой Планины^[3], на искрящемся гладком снегу резвились зайцы, мели снег пушистыми хвостами лисицы, выслеживая свою жертву. Весной с Балкан спускались пугливые серны щипать сочную луговую траву.

По этой вот самой дороге три года назад, в 1915 году, вместе с другими мужчинами и молодыми парнями ушел из села на войну отец Калина.

Кое-кто из солдат вернулся. Вот уже три недели, как они приходили в село то группами, то поодиночке, голодные, вшивые, оборванные, босые. Все они рассказывали о муках и ужасах, пережитых на фронте. А молодой рабочий с черепичной фабрики, Страхил, живший на нижнем конце села, собрал всех на майдане^[4].

— Разутые-раздетые остались мы, братцы. Мерли как мухи от болезней. Не хлеб получали — грязи комок. А попробуй поднять голову — военный суд. И как судят душегубы эти, царские офицеры! Чуть что — расстрел. Бунтовщики, мол! Мочи нашей не стало от такой жизни! Ну и поднялись солдаты: «Пошли по домам!» Возле Доброполе началось. Побросали мы окопы. Пускай богатеи воюют. Где он там, царь Фердинанд, которого нам немцы на шею посадили? Подавай его сюда вместе с министрами! Пускай скажут: люди мы или нет? Может, отцы-матери по нас не плачут? Начали хорошо. До Радомира добрались. Царя свалили: ступай, мол, откуда пришел! Республику объявили! И — на Софию. Да тут сплоховали. Не сумели, как в России, дело до конца довести. Эх, русские! Вот молодцы! А у нас на фронте хороших вожаков не было. Один сюда тянет, другой туда. Под Софией, в селе Владае, мироеды-предатели пулеметами нас встретили. И немецкие войска позвали, гады проклятые, чтобы шкуру свою спасти. Разбили под Владаем нас, братцы. Бойню такую нам устроили, будто не за них мы три года кровь свою проливали! А сколько народу в тюрьмы упрятали! Но этим не кончится… Будет и на нашей улице праздник. В России теперь Ленин. Рабочие и крестьяне управляют, мир объявили. И наш черед придет: и мы, как они…

Калин слушал со страхом. А что, если и его отец в тех боях? Что, если он в тюрьме или убит? И никогда не вернется…

Солнце вспыхнуло и потонуло за старыми дубами, раскинувшимися, словно шатры, на --">