Владимир Клавдиевич Арсеньев - В дебрях Приморья

удивляешься, как эти странные животные перебираются через заломы, занесенные снегом, где лошади непременно поломали бы ноги.

Чтобы не задерживать отряд, я велел тунгусам идти своим обычным аллюром и не дожидаться меня, но условился с ними, что около полудня на месте большого привала они оставят мне кое-что поесть. Тунгусы поняли и сказали, что по ту сторону водораздела они знают место, где есть олений корм, и потому, как только спустятся с перевала, тотчас встанут биваком.

Перечисленные выше географические названия составляют южную границу распространения северных оленей. Поэтому очень важно останавливаться на ночь там, где есть ягель^[2]. Если корма не будет, олени убегут на старый бивак. Один раз так мы гнались за ними шестьдесят километров и потеряли два дня.

Итак, мы разделились: тунгусы с оленями пошли дальше, а я остался сзади. Заблудиться я не мог, потому что двести двадцать оленьих ног протоптали в снегу хорошую дорогу; к тому же проводник обещал встать биваком засветло.

Ян-дэ-янге со стороны западной представляется в виде величественного горного хребта. Белый гребень его, увенчанный остроконечными вершинами, достигающими заоблачных высот, совершенно оголен от леса. Сразу с бивака начинался подъем, медленный и заметный для глаза лишь на значительном протяжении и то, если оглянешься назад. Наш путь лежал по распадку между двумя увалами, которые дальше принимали вид горных отрогов с более или менее крутыми склонами.

Я приготовил планшет, записал отсчеты и тронулся следом за отрядом. Некоторое время между деревьями виднелись серые силуэты оленей и слышались голоса людей, а затем все стихло. Путеводной нитью мне служила дорога, протоптанная оленями. Я шел рядом с нею на лыжах. Снег был глубиною от тридцати до сорока сантиметров. На открытых местах ветром сбило его в плотную массу, которая прекрасно выдерживала давление ноги человека, но в лесу он был настолько рыхлым, что лыжи вязли в нем, оставляя довольно глубокие следы.

С бивака хребет Ян-дэ-янге казался ближе, чем он есть на самом деле. Я думал, что к полудню дойду до перевала. Не тут-то было! Через три часа пути он был от меня еще далеко и по-прежнему величественно вздымал кверху свои снежно-белые вершины, озаренные яркими лучами полуденного солнца. Как раз к этому времени я вышел на небольшую полянку, истоптанную и людьми и животными. В стороне, под елью, дымился еще не успевший потухнуть костер. Здесь был привал. Тут же поблизости в один из сугробов была воткнута палка с привязанным к ней пучком голых веток, а около нее на снегу лежал кусок сырого медвежьего сала и два сухаря. Я сел на первую попавшуюся валежину, с аппетитом позавтракал, потом за неимением чая утолил жажду снегом и пошел дальше.

Юго-западные склоны Ян-дэ-янге, издали казавшиеся голыми, на самом деле были покрыты редким березняком, кое-где из-под снега виднелись еще какие-то кустарники и кедровый стланец. Только к четырем часам пополудни я добрался до той части хребта, которая круто поднимается кверху и по существу составляет его гребень. Подъем в гору был настолько утомителен, что принудил меня несколько раз останавливаться и отдыхать.

Самый перевал представлял собой седловину между сопками. Когда я достиг его, солнце уже совсем склонилось к горизонту. Позади на необозримое пространство расстилалась тундра, казавшаяся сверху большим белым диском «без меры в длину, без конца в ширину» и уходившая за горизонт. Небесный свод, расцвеченный лучами заходящего солнца в пурпуровые, оранжевые и золотисто-желтые тона, как бы опирался на ее края и казался громадным хрустальным сосудом, повисшим над землею. День угасал… Онега, покрывавшие склоны Ян-дэ-янге, окрасились в розоватые и нежно-фиолетовые цвета. В умирании дня всегда есть что-то таинственное и грустное, как бы от сознания того, что прекрасный мир земной должен быть отдан во власть ночи, надвигающейся с востока. Я любовался развернувшейся передо мной картиной и не особенно торопился, полагая, что буду на биваке еще до наступления сумерек.

Когда солнце совсем скрылось за горизонтом и красивая окраска снегов потускнела, я начал спуск с хребта Ян-дэ-янге. За перевалом сразу начинался хвойный лес. Вот прошел я один километр, другой, третий, а бивака все не было. Я заметил, что местами олени бежали рысцой, значит тунгусы подгоняли их и куда-то торопились.

Тайга, чем дальше, тем становилась гуще. На --">