Евгений Лисицин , Алекс Рок - Князь Рысев 5

Остро сверкали пусть и подслеповатые, но внимательные глаза.

Мне вспомнилось, как, выбравшись из туннелей-под-мостом, не успев сменить одежд, я первым делом рванул к ней.

Ждал ареста, жаждал его, как ничего другого. Старуха же лишь выслушала меня с постной миной. Словно подобные мне к ней в кабинет рвутся едва ли не каждый день, она их в дверь — они в окно…

Моя история от начала и до конца ее не впечатлила, скорее, напротив — нагнала зевоту с усталостью.

Словно самый распоследний стукач, я выдавал ей все, что наговорила мне Бися, но Егоровна даже не повела ухом. Я ждал, что она заставит демоницу явиться — в прошлые разы у нее получалось просто прекрасно, но старуха поленилась сделать даже это.

Велела мне лишь вымыться, привести себя в порядок и плотно поужинать. А после забыть обо всем, словно о страшном сне.

Интересно, что она думала о тех словах теперь? Все так же видела в них лишь взволнованную байку?

Егоровна продефилировала к столу, уселась напротив, запрокинула ногу на ногу.

От нее разило дорогим парфюмом и свежими красками — словно она только что ненароком оставила мольберт в соседней комнате, а сюда заглянула лишь по той причине, что заблудилась в поиска туалета.

Мне начинало отчаянно казаться, что так оно и было. Ни один из нас не решался нарушить повисшую слежавшуюся тишину. Глава инквизаториев достала сигарету из кармана — словно только того и ждавший бесенок, невесть зачем оставшийся служить в лампе, кинулся к ней с жаром в ладонях.

Егоровна выпустила в него тугую струю дыма вместо благодарности. Странный малек, подумалось мне — все его сородичи, что постарше, скинули с себя людской гнет, а этому иного счастья нет, как на побегушках быть.

Или же, кольнула меня мысль, все-таки не все.

Помнится, я пытался об этом выспрашивать у других инквизаториев — мои вопросы их несказанно бесили, а ответов я так и не получал.

— Ну здравствуй, Рысев, — проговорила она, продолжая рассматривать меня, словно диковинного жука.

Я не спешил отвечать — если уж столь важная птица сегодня решила спуститься к мелким сошкам типа меня, то это что-то да значит.

— Как тебе последние новости?

— Не читал.

— Ложь тебе всегда давалась хуже правды, мальчик. Что тому, чье тело ты теперь занимаешь, что тебе лично.

Я уставился прямо ей в глаза, откинулся на спинку сидения, рассмеялся.

— К чему все эти ваши фокусы? Томные взгляды, разговоры ни о чем? Полгода назад вы мечтали упечь меня в эти застенки и пытать до тех пор, пока не издохну. Я ведь не первый в этих краях чужак, правда?

Егоровна по-старчески облизнула губы, что-то в моих словах ей не понравилось. Выдохнув, она взялась за папку. Один за другим передо мной ложились исписанные бисерным почерком листы. Фотографии парней и девушек.

— Познакомься, Рысев. Твои предшественники. Правда, забавные ребята?

— Не понимаю, о чем вы.

— Скоро поймешь. Смотри, какой гарный хлопец — Митрофанов Прошка Алексеевич. Крестьянский сын, попал к нам сюда лет за десять до твоего появления. По его собственным рассказам — фермер. Знаешь, как он умер? От кровопотери. Стоило ему выйти в поле, как он умудрялся вляпаться в неприятность. Продержался здесь целый месяц, Федя.

Старуха пододвинула ко мне фотографии двух девиц, меня же больше волновал несчастный Прошка. Выходит, попаданцы здесь не только в представителей благородных родов прыгали, случались и эксцессы.

— Ему повезло куда больше этих двоих. Хочешь знать их имена?

— Нет.

— Чудно. — Егоровна разве что не развела руками. — Их имена и в самом деле тебе ничего не скажут. Но одну из них задавила машина, как только она заняла чужое тело. Второй повезло — мир подарил ей целый день, прежде чем ее поймали ребята Старого Хвоста. Почему они выбрали в жертвы именно эту замарашку, так и не смогли объяснить. Наваждение — вот и весь сказ.

— Я все еще не понимаю…

Допрос с привычными вопросами вдруг показался мне не такой уж и скверной перспективой. Егоровне от меня требовалось совершенно иное. Ответы на вопросы? Какая банальность…

Старуха затянулась сигаретой поглубже, блаженно закрыла глаза. Казалось, будь у нее воля и возможности, она бы скурила и мое удивление.