Петр Семилетов - Дар Божий

персонаж любимый? — спросила Шура.

— Лю Кэн.

— Горро! — отозвался Курт.

— У меня Соня, — сказала Шура.

— Сонья, — значимо поправила Нюта.

— А, ну да.

Проход в подземелье был уже достаточным, чтобы туда проникнуть ползком, но Курт продолжил его расширять, пока не смог на карачках засунуться внутрь и так же выйти обратно.

— Вперед идет коридор, — объявил он, — И судя по виду это древняя пещера, типа лаврский. Прямоугольное сечение в лёссе.

— Что такой лёсс? — спросила Нюта.

— Такой суглинок. Я собираюсь сейчас пройти до конца. Ты со мной?

— Ну да.

— А ты? — обратился к Шуре.

— А я не стрёме. Должен же кто-то будет вызвать скорую помощь или каких-то спасателей, если вас там завалит.

И они ушли на четвереньках в ту нору, сначала Курт, потом Нюта, и Шура спросила их:

— Вы там живы? Всё в порядке?

— Да, — глухо отозвалась Нюта, — Тут очень низкий потолок, но дальше вроде выше, хотя я за Куртом ни черта не вижу. Я вижу только его задницу.

— Я не виноват, — еще глуше сказал Курт.

— Мы полезли вперед, — сказала Нюта.

— Хорошо! — Шура разогнулась, потом присела рядом со входом.

Глава 32

Были сомнения, да. По дороге сюда Шура зашла в рок-шоп на Володарского. Просто встала пораньше.

— Кто рано встает, тому бог дает, — заметил человек строгий, в темном одеянии. Неведомо кто.

И сюда, на Соломенку, она добралась от цирка через вокзал, и всё пешком через Батыеву гору, как-то раз с Нютой так ходила, дорогу запомнила. Еще сходя лестничкой в рок-шопе со второго этажа поставила в плейер кассету. Плейер висел на поясе и был полон сил от свежезаряженных аккумуляторов.

Главное, когда продавец поставил ей эту кассету в свой «Маяк» за прилавком, Шура где-то на задворках души понимала, что собирается покупать фуфло, но другая кассета, которую ей включили, была еще хуже, а от обложек на стеллажах рябило в глазах. С обложен улыбались скелеты, живые мертвецы, а волки щерили клыкастые пасти. Шура не знала, что покупать, но хорошо знала другое — попросить включить на пробу третью кассету она уже не сможет, ибо где-то там впереди в будущем уже возникла трудность. А в чем трудность-то, а? В первой букве любого слова, и все последующие не в счет, Шура знает, что просто будет штурмовать бесконечность, повторяя первую букву, и все ее умные живые мысли улетучатся и останется одна первобытная, простая и невыполнимая — произнести слово. Но окажется — перейти на следующую букву невозможно, не существует такого механизма в природе. То есть, не сейчас, не для нее. Это в будущем, она точно знает, стоит лишь указать рукой на кассету.

— А можете еще эту поставить?

Нет, не скажешь, на букве «а» застрянешь.

— Можно еще эту?

Не прокатит, в «еще» вдруг начала западать, провисать первая «е», она ненадежная, словно перед тобой мост через реку, мост из пенопластовых блоков, и ты по ним должна скакать, так вот блок с надписью «е» пойдет под воду, как только ты на него ступишь. Страшно даже начинать говорить это «еще». А может поменять «е» на «и»? Будет только хуже — и. и. и., и захочется сломать себе шею, чтобы перескочить.

Поэтому Шура купила кассету, какую ей поставили первой, и с музыку в ушах пошла по Володарского к цирку. На второй песне пришло большое огорчение, что деньги потрачены зря, а новые будут не скоро, и голос внутри стал громко требовать — вернись, поменяй кассету на другую! Ноги едва не послушались этого твердого голоса, но снова возник образ позора, от него Шура обхватила голову у висков, взъерошила волосы.

Родилась подленькая спасительная, или успокоительная мысль. У Нюты ведь скоро день рождения? Очень просто, подарить ей эту кассету.

Но совесть!

Шура даже остановилась. На нее едва не натолкнулся прохожий, шедший позади. Это возле цирка, у подземного перехода к универмагу «Украина».

— Как ты можешь подарить кассету, которая тебе не нравится? — сказала совесть.

— Но может Нюте понравится.

— Она тоже такую парашу не будет слушать. Ну признай, что ты напрасно выбросила деньги.

— Ладно, я подумаю! Я подумаю.

И думала до самой до Соломенки. С неба летел белым снегом тополиный пух. Он собирался по берегам недавних луж и лежал вдоль бровок, вился призрачными дорожками от малейшего ветерка.

Тут, возле входа в подземелье, никакого пуха не было. Была темная густая тень от кленов, и пахло сырой глинистой землей.

Изнутри --">