Петр Семилетов - Дар Божий

давно перестали откликаться. Шура думала полезть следом сама, но не взяла у Курта фонарик, поэтому продолжала время от времени наклоняться к отверстию в горе и звать:

— Эй! Вы живы? Ответьте!

Слова будто улетали недалеко и возвращались обратно в рот. Сколько времени прошло? По наручным часам пять, семь минут, но казалось что добрые полчаса. Если через пять не подадут голос, что делать? Бежать к людям, искать телефонную будку, вызывать кого — милицию, скорую, пожарников? Кто спасает людей из пещер?

Это как тогда, на Зеленке, когда они ходили все вместе. Миша засмеялся по-денегератски и прыгнул в темное, окруженное старым кирпичом, отверстие подземелья. И его все звали и ждали, никому не хотелось лезть следом, а он не откликался, темнота молчала. У Нюты был с собой коробок спичек, она стал зажигать и бросать одну за другой туда, внутрь, но ничего более пола, замусоренного и в битом стекле, не высвечивалось. Потом Миша появился откуда-то сбоку, сказал, что из другого входа. И Миша показался Шуре не таким, как исчез в проеме. Она никому не сказала.

В пещере зашевелилось. Вот показалась голова Нюты, с волосами, присыпанными рыжим суглинком. На карачках она вылезла и поднявшись, стала отряхивать пыль со штанов и рукавов. И всё время повторяла:

— Это офигеть. Это офигеть.

— Да? Почему?

— Сейчас. Подожди.

Выбрался Курт, грязный еще более и какой-то очень серьезный.

— Так, — сказал он, — Снова вернемся сюда не знаю когда, но вернемся. Мне нужен один товарищ, он археолог и спелеолог. Тут что-то серьезное.

— Пещера идет на сотню, а может и больше метров вглубь горы, — начала рассказывать Нюта Шуре, — коридор с гладкими стенами, очень низкий, и закругляется так знаешь, постепенно.

— И опускается, — добавил Курт, — по сути образует спираль, но большую. Сколько витков этой спирали, мы не знаем.

— Есть ответвления в другие коридоры и ниши.

— Целый лабиринт. Сюда надо вернуться, возвращаться не один раз, изучить всё обстоятельно, взять больше батареек, мощнее фонарики, измерительную линейку, рисовать план.

Глава 33

Курт уехал — грязный, пыльный. помахал Шура и Нюте в окошко. И унес его троллейбус, туда, в дома-дебри Соломенки.

— Как там Кира? — спросила Шура.

— А я откуда знаю? — спросила Нюта, — Готовится поступать наверное, грызет гранит науки.

— Ты с ней больше не разговаривала?

— Мне хватило тех криков, что мы виноваты, что придумали эти репетиции…

А был большой крик, когда папа Киры узнал, что в его мастерской посторонние — посторонние! Сначала он не верил, хотя ему рассказывали, что слышали эти звуки, нестройные звуки и человеческий гомон там, в поднебесьи, где творцы требуют звенящей тишины, дабы твердо и уверенно держать в руках кисти, карандаши, а кто и долото. Но потом он убедился в этом сам, нанеся неожиданный визит с приятелем и водочкой-колбаской. А, Кира нашла второй ключ? А, это твои друзья? Очень неприятно.

— Да, я так и говорю. Очень неприятно, — подтвердил академик. И передразнил дочь:

— Ну что я такое говорю!

Позже были и другие слова, бахвальство, как он турнул друзей, но что это за друзья? Вопрос обидный, но задумайся. Это Нюте нужна группа, а ты что, обладаешь композиторским талантом, или стихи пишешь, или может виртуозно играешь?

— Я ни то, ни другое, ни третье! — раскрасневшись кричала Кира.

— Но у тебя есть папа с творческой мастерской, — подытоживал академик.

Нюта с Шурой сели на скамейку при остановке. Никто больше не сидел, машины ходили вяло, люди редко.

— И на Зеленку Кира не ходит. Словом, пропала Кира, — сказала Нюта.

— Пропал Миша, — возразила Шура. Помолчали.

— Да, — Нюта прищурилась, — Непонятно, что тогда случилось. Кира ведь ходила спрашивала у соседей, потом у его матери, а та отмазывалась, мол, Миша живет теперь у бабушки.

— Может его положили в Павловку?

— У меня понимаешь тоже такое двойственное о нем впечатление сложилось. Он с одной стороны показался нам нефором, но потом я поняла, что принимала желаемое за действительное, а действительное было иным. Но это всё уже неважно.

Важно было, что бог не помог.

Тогда зимой, под метелью, когда она шла из больницы, попрощавшись с братом, как потом оказалось — в последний раз — она знала, что дело совсем худо. Так плохо никогда не бывало. Это даже не ногу сломать. На Подвысоцкого больница серая, торчит над деревьями военной --">