Лилия Николаевна Гаан - Гости у нашего порога (СИ)

  Как-то, в теплый мартовский денек, Алла Федоровна шла к вечерне в местную обитель. Ей нравились монастырские службы и своей неторопливостью, и особыми чувствами, сквозящими в голосах монахинь. Покоем, благодатью и умиротворенностью веяло от них, а душе пожилой женщины их как раз не хватало. Нелады со здоровьем, натянутые отношения с зятем - да мало ли тревог, обычно терзающих душу дам на седьмом десятке лет.

  А денек, действительно удался. В пальто было жарко, и она расстегнула верхнюю пуговицу, чтобы легче дышалось (при её стенокардии предосторожность не лишняя!). Алла Федоровна спускалась по узенькой улочке, ведущей к местному рукотворному морю, когда её обогнали две женщины средних лет.

  - Надо же, а я думала, что со времен средневековья такого не бывает, - звенели на всю улицу их возбужденные голоса,- и вдруг случайно услышала, что в три часа в храме Богоявления отец Павел проведет обряд изгнания дьявола! Надо же, как интересно! Разве можно такое пропустить?

  - Прибавь шагу, ведь опоздаем к началу! Самое интересное пропустим!

  Женщины были почти в два раза её моложе, и пока до погруженной в свои мысли Аллы Федоровны дошел смысл их слов, они уже свернули за поворотом в ближайший проулок, в конце которого возвышались стены церкви Богоявления.

  "Стойте!- захотелось закричать женщине,- экзорцизм - не музыкальное шоу и не цирковое представление! Туда нельзя соваться людям ради любопытства!"

  Но пока она доковыляла до проулка, женщин уже и след простыл, и только ослепительно сверкали темно-синие, украшенные золотыми звездами маковки храма Богоявления.

  Запыхавшаяся Алла Федоровна едва доползла до ближайшей скамейки у ворот старинного двухэтажного дома ещё дореволюционной застройки.

  - Что же мне делать?

  - А ничего не надо делать! Бог сам знает, кого и куда привести в нужное время, в нужный час, и не тебе, болезной, вторгаться в его дела!

  Женщина обернулась на голос и увидела, что сидит на скамейке ни одна. Рядом притулилась сгорбленная старушка в черном ветхом платье, опирающаяся на видавшую виды клюку.

  - Собралась молиться? Так иди - молись! А мы помолимся за всех вас!

  Удивленная Алла Федоровна вгляделась в собеседницу. Та повернула к ней голову, и их взгляды встретились. Этот странный яркий блеск.... пожилая женщина испуганно схватилась за сердце. Да ведь она уже видела его!

  Память моментально отбросила её во времена собственного детства, и Алла Федоровна, как наяву увидела заросшие лопухами и муравой улицы родной деревни. В тени огромных вязов паслись козы, бродили гуси и куры - мир, покой, тишина...

  Волшебное это было время - детство, хотя легким его бы никто не назвал.

  Только что закончилась война, и через их деревню возвращались демобилизованные солдаты - добирались до родных мест на попутках, а иногда и просто шли пешком.

  Солдатиков охотно пускали на постой, жалели, старались накормить самым лучшим, что было в доме. Каждая женщина понимала, что по дорогам страны такими же бесприютными бредут домой и их сыновья, мужья, братья.

  По соседству с семьей юной Аллочки жила местная юродивая - Дуня Перегудова. Женщина отличалась большими странностями, однако была трудолюбивой и опрятной. Её вросшая в землю ветхая хатенка радовала глаз белизной побелки и яркими мальвами под окнами.

  Родители Дуняши погибли в голодные годы коллективизации, но местный председатель колхоза пожалел сироту и взял её на ферму телятницей. Работала она старательно, хотя и "мудрила" иногда: то телятам ноги соломой обмотает (дескать, чтобы не мерзли), то хвосты ленточками перевяжет. Сельчане только посмеивались над её чудачествами, и никогда не обижали "убогонькую". Особенно сблизилась с ней мать Аллочки - Серафима Семеновна Шестакова. Она и подкармливала соседку, и внимательно выслушивала все её сетования на жизнь. Жаловалась Дуня всегда на одно и то же - на собственного кота Полосатика, который пожирал у неё и молоко, и хлеб, а то

--">