Кира Иствуд - Цепной Койот. Книга 2

Сцена 1. Отцы и дети

— Ну, давай знакомиться! Меня Вадимом звать, а ты Пашка, да? — протягивая широченную ладонь, с улыбкой произнёс мой отец, которого я видел в первый раз в жизни. Ладонь оказалась влажная и холодная, я пожал её из вежливости и тут же незаметно вытер руку о штанину.

— Чего такой задохлик? Каши мало ешь, наверно? Сколько тебе? — спросил он.

— Шесть, — буркнул. — А вам? И почему вы такой громила? Каши переели?

Мама, стоящая позади меня, недовольно вздохнула, а Вадим громогласно засмеялся, разбрасывая брызги слюны. Мне казалось, что если хоть капля приземлится на меня, то с кислотным шипением прожжёт одежду и кожу.

— Громила? Это ты ещё моего братца не видел! — вытирая рот рукавом, заметил Вадим.

Я поморщился и отвёл взгляд к зеркалу на стене. В нём отражалась мама.

Она стояла позади, вцепившись в ручку моего чемодана, и была бледная, словно свежий воздух деревни, вместо того чтобы дарить силы, вытягивал из неё последнее. На её лице время от времени проступала растерянная улыбка, за которой пряталось желание поскорее вернуться в привычный город. Я знал это, потому что сам чувствовал себя так же.

Мама у меня — красивая, тоненькая, с хрупкими локотками и запястьями, глаза у нее большие, всегда блестят, точно она вот-вот заплачет, портит её только нос, он чуть красный — это от сигарет, из-за них же от мамы утром и вечером несёт табаком, точно от продавщицы из ларька. А так — точь-в-точь принцесса, только пышного платья не хватает.

— Ну что, Пашка, беда нас свела, да мы её обведём! — хохотнул Вадим, хлопая меня по плечу своей лапищей. Неприятно пахнуло томатом и рыбой. Голос у Вадима был настолько громкий, что хотелось заткнуть уши пальцами. — Будешь по хозяйству помогать! Дрова колоть умеешь? Хотя куда там, ручки совсем слабые. Небось, мамка пылинки сдувала? Но это ничего, были бы кости, а мясо нарастет! Ладно, ты тут осмотрись пока, а нам с твоей мамой надо взрослые дела обсудить.

Он выжидательно посмотрел на маму. Та поставила чемодан к стене и, кинув на меня странный взгляд, вышла во двор вслед за Вадимом.

Я остался один. Делать было нечего, и я решил последовать совету отца и осмотреться. Это был его собственный дом, но это не такой дом, как в журнале или в телевизоре, а одноэтажный бревенчатый карлик, со скрипучим полом и низким, чёрным от копоти потолком. После нашей просторной городской квартиры здесь хотелось раздвинуть напирающие стены, включить поярче свет, а главное, вызвать наряд уборщиц.

Дз-зюк, дз-з-зюк… в окно билась сердитая муха. Над рыжей от грязи плитой кружили мошки, а в углу на тумбе валялась пустая упаковка с оскаленной крысой на этикетке. Я прочитал название и от страха мурашки побежали по спине: “Крысиная смерть”.

Стараясь ни на что не смотреть, я осторожно подошёл к окну. Больше чем жуткого дома, я боялся оставлять маму наедине с мужиком, похожим на людоеда из плохой сказки. Мама просила называть его “папа”, но я уже пообещал себе, что ни за что не буду этого делать. Он чужой нам. Лучше бы мы остались дома. Вздохнув, я посмотрел в замызганное окно.

Вадим как раз пытался взять маму за руку, и она, к моему возмущению, позволила.

Они выглядели как красавица и чудовище из мультика, только в жизни именно у мамы — большая квартира, машина, загородной дом, а у чудовища… у чудовища теперь был я. Мама передала Вадиму пухлый конверт, тот горячо отказался, и тогда мама положила его на скамейку возле дома и повернулась, кажется, собираясь уйти. Только тут я понял — всё правда. Она хочет меня оставить… в чужом доме, с этим косматым чудовищем!

Слезы сами брызнули из глаз. Размазывая их по лицу, я выскочил на улицу и что было сил закричал:

— Мама! Мамочка! Подожди. Не уходи…

Она смотрела словно сквозь меня и улыбалась своей пустой улыбкой:

— Ну, что ты, Пашенька, мы же вчера всё с тобой обсудили. Ты же знаешь, нельзя иначе.

Хотелось броситься ей на шею, хотелось плакать пуще прежнего. Но мама не любила проявлений чувств, а я боялся её расстроить. Ведь мама болела. Мне не говорили, чем, но ей надо было куда-то ехать, чтобы лечиться, и меня взять было никак нельзя, но я всё-таки на что-то надеялся. Шептал, едва не плача:

— Не оставляй, прошу. Мне здесь не нравится. Я хочу домой. Вместе с тобой!

— Это ненадолго, обещаю, — улыбалась она. — Меня очень скоро вылечат, это совсем не опасная болезнь, я буду много отдыхать и думать о тебе. Будь хорошим мальчиком, иначе я тоже стану плакать, --">