Николай Александрович Ермаков - Луна над Славутичем

Николай Ермаков Луна над Славутичем

Глава 1

Потягиваясь ото сна и почесываясь от блох, я выбрался из землянки и осмотрелся по сторонам. Летнее утро только-только занималось и солнечный диск ещё не поднялся над верхушками деревьев. От леса тянуло прохладой, в загоне приветливо мычали коровы и похрюкивали свиньи, выражавшие таким образом радость от появления хозяев. Пасторальная деревенская идиллия в гармоничном мирке.

Вдохнув полной грудью прохладный утренний воздух, я сделал несколько круговых движений руками, чтобы разогнать кровь, потом, отойдя к деревьям, отправил свои надобности, после чего потрусил к роднику, где, скинув с себя длинную льняную рубаху — единственное, что на мне было надето — полностью омыл себя до боли холодной ключевой водой. Услышав приближающиеся шаги, я повернулся к тропинке и увидел двух соседок — мать и дочь, спускающихся по тропинке.

Их семья была изгоями из своего племени хорватов — ещё до моего рождения Святослав и Белослава появились в этих местах, и, с разрешения старейшин племени, поселились поблизости от от нашей деревеньки. Уже здесь они родили Светославу, которая сейчас шла вслед за своей матерью и ещё двух пацанов, которых пока не было видно, но это и понятно — обнаженное тело здесь не было жестко табуировано, однако определенные приличия соблюдались. Увидев меня, тридцатилетняя женщина остановилась, намереваясь уйти, а её четырнадцатилетняя дочь задорно улыбалась во все тридцать два с интересом разглядывая моё тело. Я ей игриво подмигнул и поздоровался с дамами:

— Доброе утро! Уже ухожу! — после этих слов я обтерся рубахой, натянул её на себя и направился к своему двору. Выйдя из-за кустов, я нос к носу столкнулся со своим старшим братом Первуном (так у нас в племени зачастую называли старшего сына), который изо всех сил спешил к роднику.

Там Бела и Света, — остановил я брата, отчего тот досадливо поморщился — без всякого сомнения, братец намеревался поглазеть на голых баб, сделав вид, что не знал об их присутствии. Но теперь, после того, как я его предупредил, Первуну придется терпеливо ждать, пока они не уйдут. И этот примитивный трюк братец пытается проделать практически ежедневно, вызывая легкие насмешки со стороны взрослой части населения нашей деревни. Однако я над ним не подтрунивал — во-первых, он имел взрывной характер и чуть что бросался в драку (хотя в последние пару лет ему это приносило лишь отрицательный результат), а во вторых, я и сам был не прочь полюбоваться Белославой. Несмотря на свои тридцать лет и трёх детей, эта женщина была невероятно красива — она обладала стройной фигурой, красивым лицом с тонкими чертами, её большие глаза сияли зеленым огнем, а длинные шелковистые волосы были абсолютно белого цвета. При этом она не была альбиносом — её нежная кожа сейчас, в середине лета была покрыта легким красивым загаром. Света в ближайшем времени обещала затмить красотой свою мать, но пока ещё она находилась в завершающей стадии трансформации из угловатого подростка в прекрасную девушку.

Обойдя брата, я направился к летней кухне, где уже хлопотала мама, и уселся за стол.

— Что это Скор, ты с утра грустный? — мать всегда тонко улавливала моё настроение, — Сон плохой приснился?

Я пожал плечами — нет, последнее время у меня плохие сны были довольно редки.

— Или Первуна к Свете приревновал? — перешла мать на шепот, склонившись к моему уху. И как это у неё получается? Я ведь на самом деле не тринадцатилетний подросток, а умудренный годами мужчина, переваливший за возраст расцвета сил, но она всё равно читает меня как открытую книгу. Иногда даже мне в её тревожных взглядах видится понимание моей истинной сущности. Хотя это, вероятнее всего, игра моего не в меру бурного воображения. Но вот сейчас она тонко почувствовала мои душевные терзания. Да, приревновал! Не заслуживает он её вообще никаким боком! Но проза жизни такова, что отец уже давно сговорился со Святославом о том, что мой туповатый братец женится на Свете. Вот в этом году, как уберут урожай, так и сыграют свадьбу.

Отрицательно мотнув головой, я откусил лепешку и запил её молоком из глиняной чаши — свои сердечные муки я не готов был обсуждать даже с матерью. Да и не стоит сильно переживать из-за женского вопроса, ведь в ближайшие годы я собирался покинуть племя — стать изгоем. А женщина в этом деле была бы только обузой. Но… Всё --">