(avada___kedavra) - Контролируемый ущерб (СИ)

class="book">Вторым было: Олег за главного и это не обсуждается.

Третьим — жрать все положенные таблетки строго по часам и без выкрутасов.

Первые недели, пока Сережа еще куковал в подвале, он после каждого приема демонстрировал Олегу широко раскрытый рот и высунутый язык: не спрятал, не выплюнул, проглотил, как послушный мальчик. По собственной инициативе показывал, сам. Олег ни о чем таком не просил.

— Ты снова его видишь? — напряженно уточняет он, и Сережа тут же качает головой. Моментально улавливает настрой, заводит руку назад, нащупывает ладонь Олега и тянет к своим волосам, чтобы гладил, как в край обнаглевшего кота. Узел в груди чуть-чуть расслабляется, но не настолько, чтобы Олег окончательно потерял бдительность. — Тогда что?

— Я его чувствую, — говорит Сережа и поспешно уточняет ответом на только собравшиеся встретиться у переносицы брови: — Не так, как раньше, клянусь, гораздо слабее, но все-таки. Знаешь, как несильную зубную боль, к которой со временем привыкаешь? Таблетки его глушат и ослабляют, но он все еще здесь, со мной, и ему плохо. Страшно. Он ведь чуть не умер.

По сосредоточенному Сережиному лицу видно, что он долго над этим всем думал: ощупывал там что-то у себя внутри, решался, передумывал, подбирал слова. Они даются с видимым трудом.

Но вообще-то: они все тут чуть не поумирали — проглатывает Олег. И все в той или иной степени из-за пернатого психопата, который теперь, благодаря усилиям двух хорошо проплаченных спецов и их волшебных колес, заперт так глубоко и надежно, что можно о нем не волноваться.

Или все-таки нет?

Может, думает Олег, это фантомное? Психосоматика? Как когда болит ампутированная нога. Может, Птица в глубокой коме, но Сереже настолько непривычно управляться одному, что он неосознанно ищет свидетельства чужого присутствия. И, что страшнее всего, находит.

Птицу ведь не ампутировали. Птицу заткнули и отправили в нокаут, но, может, сработало не до конца. Или это Сережа не позволил сработать до конца.

Или Сережа не хочет или не в состоянии поверить и принять, что все же сработало.

Черт его знает.

— Тебе не плевать? На него? — Олег запускает пальцы ему в волосы и проводит от корней до самых кончиков. Обычно Сережа от такого плавится и едва не мурлычет, но сегодня его взгляд остается трезвым и твердым. В нем не мелькает ни намека на обиду или злость, когда Сережа уточняет мягко, но строго:

— Не плевать ли мне на себя? — и Олегу вдруг становится страшно неуютно, потому что как раз об этом, теперь, когда есть возможность вдоволь порефлексировать, он то и дело думает — много, сосредоточенно, с каким-то мазохистским удовольствием. Объяснение “Сережи там не было и быть не могло, а был Птица, манипулятор, чудовище и далее по списку” слишком хорошо ложилось на его картину мира. Сознание так и тянулось к нему, чтобы утонуть, спрятаться, заткнуть все сюжетные дыры.

Когда Сережа извинился перед ним, Олег сказал, что его не за что прощать.

Так оно и было.

Ему хотелось, чтобы так оно и было.

— Ты ненавидел его, — Олег пробует зайти с другой стороны. — Когда мы мелкими были. Я помню. И потом.

Это теперь Олег, имея на руках чудесную папку и пять шрамов на груди, умеет сопоставлять события давно минувших дней друг с другом, проводить параллели и вычленять моменты, когда видел как оно прорывалось на поверхность, слишком слабое, чтобы полностью перехватить контроль, но от этого не менее страшное и непонятное. Тогда это казалось просто вывертами больного воображения, надуманной ерундой и очередными Сережиными заскоками.

Сережа нервически поджимает губы, запрокидывает голову, требовательно трется затылком о бедро, и Олег понимает, что в какой-то момент перестал гладить его по волосам. Приходится исправляться.

Какое-то время они молчат.

— Может, — наконец говорит Сережа, — в этом все и дело, что я почти всю жизнь его ненавидел. Я и сейчас пытаюсь, только не получается больше. Я чувствую, каково ему. Я знаю, каково ему, — на этих словах Сережа делает паузу, и Олегу не нужно долго ломать голову, чтобы понять, что тут к чему. Он и сам помнит, как в Венеции сквозь бесконечное золото полубезумного взгляда то и дело — чем дальше, тем реже —

--">