(Paulinet) - Экзорцист (СИ)

========== . ==========

Человеческая природа пугается необычного.

— Освальд Кобблпот

— Я охотился на тварей всякого рода, но без сомнения, это чудовище самая дикая нечисть из виденных мной!

— Она расправится с вашими детьми, пока она жива, клянусь Богом, никто не может быть в спокойствии!

— Жизнь этого существа должна прерваться!

— Убить чудовище!

— Покайся, ведьма!

Он волок ее вдоль бушующей бормочущей и разъяренной толпы. К ней тянулись скрюченные конечности, отростки трясущихся рук, готовых растерзать, грязные худые лица с глухой грубой крестьянской и простодушной ненавистью, они коршунами высматривали их переплетенную пару.

Мир сужался узким конусом темных веток к одному простому и яркому концу. Она видела, как из прутьев деревьев, похожих на ссохшиеся трупы повешенных, выступает огромный, будто бы достающий до небес предгрозового неба, позорный столб. И подле него лежали целые вязанки хвороста. Такие ломкие и сухие, что они смогли бы воспламениться и от дуновения горячего воздуха.

— Убить, чудовище!

Тянувший ее вперёд мужчина дернул за раздражающую грязную кожу веревку, и она упала. К земле. Но перед тем ощутила на себе нежное касание дорогого чёрного бархата камзола. Она падала, зная, что утонет в последующем шквале вала криков и ненависти.

Такой глухой праведной и ядовитой ненависти, какой не заслуживал ни один грешник.

Помои размытых дорог и колдобин пропитывали разорванные ошмётки платья и кудри. Ее бесконечные бледные огромные кудри спутывались в стоячее беснующееся месиво, скрывающее тонкое изломанное лицо. В спину ее приземлилось что-то смачное и липкое, острыми краями пронзившее истесавшуюся кожу связанных лодыжек. Яйцо скатывалось вонючей липкой лужицей к грязи.

И чернь благодарно возрадовалась.

— На костёр ведьму!

Он наклонился. Бледные кожа и волосы красивого лица светились в дурном свете несчастливой луны. Тёплые руки холёной кожи коснулись ворсистой стяжки на шее. Он навис над лежащей так, что лишь она одна могла приметить, а толпе было этого не разглядеть, но из потайного кармана бархатной мантии виднелся серебряный наконечник темной деревянной палочки.

— В последний раз я обращаюсь к тебе. В моих руках все изменить и сделать тебя моей. Ты видишь этих людей? — он быстро коснулся ее взглядом. В том взгляде горело страшное сжигающее пламя, несравнимое с ужасом грядущего. В нем была безумная страсть. Глаза сверкнули. И он хрипло забормотал. — Стоит лишь мне поманить их, как они растерзают тебя и без пламени священного огня. Подумай, грешница, восход ночи может и не забрать твоей жизни. Подумай обо мне…

Точеные истощённые черты лица задрожали, наливаясь детскими нарывами боли и злобы. Темные нежные глаза сверкнули.

— Нет!

Он посмотрел на неё в последний раз. Разочаровано. Но на долю секунды лицо его омрачила какая-то сатанинская искра ярости, смешанная с рыком. Он прищелкнул языком.

Все разгладилось.

— Спасём наши жизни и наших детей, братья! Поднимайте свои факелы! Чудовище умрет!

Ее терзали, пока несли к столбу-наковальне. Страшные отвратительные люди волной неслись к тому месту, что скрывали и заковывали в свои мертвые древесные цепи ветви деревьев. Они дёргали веревки и не гнушались ударами, сопровождаемые глухим белым терском. На неё высыпалась и вылизывалась вся мерзость, что могла оказаться в руках этих полунищих крестьян и бродяг.

Она не чувствовала более. Может, догадывалась, что ей выбили несколько зубов и костей.

— Да свершиться воля Божья.

Он поднёс факел к веткам. С сухим треском, с горелым жженым ароматом мяса и с ломающимися фарфоровыми криками Гермионы он изгонял демонов.

--">