(Vladarg) - Работа над ошибками (СИ)

Он катил тележку, а перед глазами стояла фотография, найденная буквально вчера. На этой фотографии была мама. Та, про которую тетя Петунья говорила гадости, та, на которую противная Мардж лила свой злобный яд, та, которая спасла его, пожертвовав собой. Он не мог и не хотел прогнать это видение и боялся открыть глаза, боялся, что проход не откроется и он не увидит ту школу, где помнят его маму. Маму, которую он отчаянно звал в темном чулане, не зная, что она не придет никогда…

Он бы так и бежал, если бы не услышал сдавленное «Ай!» и тележка не остановилась бы. И тогда маленький мальчик открыл глаза, глядя на ту, в кого врезался. Он, наверное, целую минуту смотрел на девушку, которая также замерла и смотрела на него. И тут будто бы ярким светом озарило все вокруг — него такими же зелеными глазами, как у него, смотрела мама.

— Мама… — прошептал ребенок, для которого во всем мире осталась только эта девушка. — Мамочка… Мама! — от его крика, казалось, задрожали стены вокзала, и все, бывшие на платформе, обернулись.

Мальчик прыгнул вперед и упал перед девушкой на колени, обнимая ее и шепча: «Мама, мамочка, только не пропадай, прошу тебя, мамочка». И расплакался, никого не стесняясь, навзрыд, как никогда не плакал, опасаясь наказания. И она подняла его на руки, прижав к себе. И все изменилось.

Лили видела Джеймса, с которым она начала встречаться совсем недавно, поэтому шла ему навстречу, улыбаясь. Начинался седьмой курс, последний их курс в Хогвартсе, а они уже чувствовали друг друга близкими людьми. Вот Джеймс увидел ее, пошел ей навстречу, когда в нее врезалась тележка, и тихое «ай» слетело с ее губ. Девушка опустила взгляд, чтобы посмотреть на того, что не смотрит, куда идет, и увидела маленького Джеймса, стоящего с закрытыми глазами. Вот мальчик открыл глаза, и на Лили глянули ее глаза. Глаза, которые она видела каждый день в зеркале. Мальчик что-то зашептал, глядя на нее с такой любовью и надеждой, что девушке стало просто страшно. И вдруг он закричал:

— Мамочка… Мама! — И выброс стихийной магии заставил фонари раскачиваться.

А потом он упал перед ней на колени и расплакался, прося не уходить и не бросать его. Лили сама не почувствовала, как по ее лицу потекли слезы, она взяла малыша на руки и прижала к себе, ища глазами Джеймса, который, увидев эту сцену, подбежал к ней. Джеймс видел маленького себя, прижимающегося к Лили, девушке, которую он любил больше жизни с первого курса. Малыш вцепился в девушку, будто бы это была его последняя надежда. И тогда Джеймс обнял их обоих, взглядом показывая стоящему на платформе отцу, что случилось что-то из ряда вон. Карлус Поттер не зря был боевым магом — соображал быстро. Не раздумывая, он выдернул детей и жену в поместье экстренным порталом. Там, оставив их, подошел к камину и о чем-то некоторое время говорил там, засунув голову внутрь.

— Так, — сказал он, вернувшись, — в школу поедете через неделю, я договорился. Что произошло?

— Мы сами не понимаем, отец, — начал говорить Джеймс, — смотрите сами.

И глава семьи Поттер увидел то, чего не могло быть. Никогда не могло быть, если только… Впрочем, об этом можно подумать попозже. На него глазами невесты сына смотрел маленький Джеймс. Таким он был лет в восемь, но это была точная копия сына, и эта копия судорожно вцепилась сейчас в Лили Эванс, рыдая и прося не оставлять его.

— Карлус, что происходит? — миссис Поттер увидела то же, что и Карлус.

— Этот ребенок — сын нашего оболтуса и его невесты, — констатировал очевидное глава семейства.

— Папа? Ты — мой папа? — будто не веря самому себе, спросил ребенок и схватил Джеймса другой рукой, вынуждая его прижаться к Лили, которая, впрочем, не возражала. — Куда ты пропал, папа? Почему не приходил?

— Малыш, — осторожно спросила Дорея, — какой сейчас год, как ты думаешь?

— Девяносто первый, который тысяча девятьсот, — ответил ребенок, почти успокоившись. — Но это неважно, потому что в раю года не считают, так пастор говорил.

— В каком раю? — спросила Лили, боясь услышать ответ.

— Вы же умерли, мамочка, а я… я так просил боженьку отпустить меня к вам, — почти прошептал мальчик, — особенно когда дядя Вернон делал очень больно и запирал чулан.

— Какой дядя Вернон? Дурсль? — Лили

--">