Татьяна Викторовна Тихонова - Время дождей скоро (СИ)

давно. Этот караван она привела нам. Спасибо, что помогли ей, добрые люди. Ойка, подай мешок, я расплачусь. И пойдём смотреть кану. Время дождей скоро, кану прилетели.

  "Значит, Ойка. "Ой" у муков означает небо", - отметил Вяхирев с досадой на себя, что неправильно понял имя.

  Тут мальчишка вбежал в юрту и что-то сказал матери. Старик засуетился, встал, заторопился к выходу, замахал руками, торопя всех. Он твердил одно и то же слово "кану". Вяхирев и Минин переглянулись, стали выбираться. Какие ещё кану?

  - Ох ты-ы... - протянул Генка, останавливаясь, как вкопанный.

  Вяхирев его вытолкнул и тоже остановился. Понял, что глупо улыбается. Странный свет разливался от неба и до земли. Будто зажгли мириады свеч. Огни порхали, кружились, кувыркались в воздухе. Они были везде. Что-то касалось лица. Генка махал руками, Вяхирев шлёпнул по щеке, в руке осталась бабочка. Будто мятая. Светящаяся. Она на глазах угасала, а на её место, на ладонь, набилось ещё штук семь. Они взлетали, неслись прямо в лицо. Но Вяхирев уже боялся шевельнуться, чтобы не придавить. Воздух, песок... всё вокруг горело огнём, живым, трепещущим.

  - Я ещё раз вижу это, - бормотал старик, улыбаясь, - кану... кану прилетели!

  Минин успел сделал несколько фотографий, и телефон окончательно сел...

  Утром оказалось, что на крыше чука есть солнечная батарея.

  Вяхирев и Минин вскоре уехали на своих верблюдах. Ойка велела привязать верблюдов на космодроме к ограждению, сказала, что заберёт их к вечеру и продаст на сое, но тут же добавила:

  - А лучше сами продайте их и заберите деньги себе!

  Вяхирев рассмеялся и покачал головой. Генка хитро протянул:

  - Да-а, торговцы из нас ещё те, без штанов останемся.

  Денег они за табун так и не взяли, как старик не убеждал не жалеть их.

  - Мы сильные, мы можем расплатиться, как положено, у нас есть, чем расплатиться, - говорил он, а сам следил с улыбкой за внуком

  Тот сидел на белом верблюжонке. Джим бежал, ноги его, нескладные и длинные, выбрасывались легко, будто и не было вчерашнего долгого перехода по пустыне.

  Ноги мальчишки торчали в разные стороны, он не держался за повод, раскинул руки и крылья, и хохотал.

  - А рассказывали, что есть такие штуковины, которые мир запоминают, - вдруг сказал старик, - мне бы такую. Пусть бы и со мной в последний чук эту штуковину положили.

  "Боится старик, что не доживёт до следующего прилёта кану, хочет запомнить", - подумал Вяхирев. Минин отдал старику свой телефон со снимками...

  "Вот ведь чудной старик. Есть, например, люди-птицы, - думал Вяхирев по дороге назад, качаясь на своём Быстром, потягивая тёплую воду. У Вяхирева была своя особая иерархия людей. Или, как теперь требуют их называть, "разумных", потому что часто разумное существо и не напоминало человека. Перемещаясь по свету, повидаешь всяких. Но делил Вяхирев их странным образом. - ...люди-птицы - они, конечно, летуны и прочее, небо - оно прекрасно, но люди-птицы не улетают далеко от дома, хоть и могут. Есть люди-рыбы. Порой встретишь такого, и потом всю жизнь вспоминаешь, такая уж она глубина. Но и у них есть границы, дальше которых они не заплывают. Ещё есть люди-перекати-поле. Я перекати-поле, чего уж там. Качусь по миру, не могу остановиться. Иногда и рад бы, да опять срываешься, тянет в дорогу. А люди-деревья есть среди всех. Они живут, не сходя со своего места, и умудряются прорасти в тебя. И ты как дурак, возвращаешься и возвращаешься под его крону. Старик-летун и есть дерево".

  Жара выматывала, хотелось быстрее добраться. Вспоминалась светящаяся ночь, силуэт Ойки, её крылья... Стакан этот с монеткой на шнурке и старик с телефоном в руках... Вяхирев рассмеялся сам с собой. Пустыня тянулась бесконечная, раскалённая как сковородка, такая же, как вчера. Но безжизненной она уже не казалась.

--">