Инна Валерьевна Кублицкая - Два письма, написанных во Франции осенью 1582 года

отступил.

Женщина, побледневшая как смерть, прижала к себе культю другой рукой и бежала. Фероль же подобрал свой ужасный трофей и, положив в охотничью сумку, взял свой мушкет и поспешил прочь из злополучного сада. Через несколько минут, уже в лесу, он опомнился. Дело получалось нешуточное. Если дело получит огласку, его могли обвинить не просто в домогательствах к супруге приютившего его, но в покушении на насилие и нанесении увечий! Фероль лихорадочно соображал, как ему спастись. Наконец спасительная мысль пришла ему в голову — но какая это была невероятно изощренная ложь! С этой мыслью Фероль вернулся к дому господина Санроша, как раз в момент, когда тот, чьи занятия с адвокатом закончились, вышел прогуляться.

Он еще ничего не знал, и увидев Фероля в весьма плачевном состоянии заботливо провел его в дом, где тот и рассказал ему наскоро выдуманную сказку о своей схватке с громадным зверем и сообщил, что отрубил волку лапу и может предъявить ее в качестве доказательства. И предъявил потрясенному Санрошу кисть его супруги, сам сделав при этом вид, что безмерно изумлен увиденным…

В результате чего несчастная искалеченная женщина попала под следствие и, оболгав себя под пытками, погибла на костре.

А этот негодяй Фероль дождался-таки кюре, повторил ему свою исповедь и получил отпущение грехов, после чего и умер с успокоенной совестью.

Я же, чтобы установить истину, написала в Овернь, наводя справки об этой истории, и прилагаю к своему письму список с ответа моей родственницы, госпожи К.

Вот так рождаются истории об оборотнях, преподобная матушка.

И сейчас, вспоминая слышанные мною истории, преподобная матушка, я думаю — чьи же преступления прикрывают эти такие невероятные на первый взгляд россказни.

А россказней этих развелось за последние сто лет, матушка.

Как мне не хватает наших пятничных вечеров, особенно сейчас, осенью, когда душу угнетают предчувствия стужи и долгих темных ночей. Надеюсь, мне все же удастся вырваться к вам на богомолье. А пока помолитесь за вашу преданную Софи-Аньез де Вильсавен.

Вместо постскриптума к письмам:

Мать Схоластика, прочитав письма, сложила их в особую шкатулку, куда складывала корреспонденцию, над которой следовало подумать, коротко помолилась святому Журдену, чтобы очистить помыслы, и проследовала через хозяйственный двор к дальнему флигелю, где располагался детский приют. Сюда принимали на воспитание только особых детей, которые чаще всего и сиротами не были, но которых нельзя было воспитывать вместе с обычными детьми. Их привозили озабоченные родственники, мучительно мялись, пытаясь объяснить трудности с ребенком, не говоря о самом ужасном. В родной деревне или городке таких детишек обычно ждала смерть, в приюте же святого Журдена их воспитывали на благо Святой Церкви и короля.

В закрытом саду, куда не допускались посторонние, в соломенном кресле под грушей сидела воспитательница, сестра Алинор, вязала чулок и снисходительно посматривала на ребячьи игры на лужайке. Трое самых младших воспитанников ловили бабочек, подростки постарше гоняли мяч.

— Пора заниматься арифметикой! — строго сказала мать Схоластика, направляясь в школьную комнату.

Детишки, весело помахивая хвостиками, побежали за ней.

Однако входить в класс в волчьем обличье не дозволялось.

--">