Вадим Ларсен - Мотылёк на камне (СИ)

  - Ну-ну...

  Это многозначительное "ну-ну" ножом резануло по сердцу. Я стиснула кулаки и, чтобы не сказать грубость потупила взгляд. Вначале инфантильный Игорь, затем престарелая содержанка. Мне стоило большого труда держать себя в руках. Тягостное ожидание превращалось в цунами из обид и несбывшихся надежд.

  "Не заводись, - приказала я себе. - Всё только начинается".

  Вслух же сказала с непринуждённой улыбкой:

  - Через три года вам, Алекс, кажется исполнится... пятьдесят два? - я едва уловимо скривила уголки губ, и вдоволь насладившись изяществом издёвки, добавила: - Я вам подарю альбом для фотографий с гравировкой "На память".

  И ушла не оборачиваясь. Мне было всё равно, какими глазами смотрит мне вслед стремительно "выходящая в тираж" любовница моего стремительно молодеющего родителя. То, что он не оплатит ей клинику, было ясно как божий день. Последние два года отец, пользуясь её доступностью, всё же перестал оставлять Александру Генриховну в своей спальне до утра, и я не раз слышала, как в два часа ночи, одеваясь в прихожей, она вызывает такси по мобильнику.

II

  С братом я столкнулась в коридоре.

  - Ненавижу! - вскричал раскрасневшийся Игорь. - Я всего лишь хотел уточнить... а он! Он...!

  Я поняла, брат не выдержал и вышел на откровенный с отцом разговор. Не зря он накручивал себя всю последнюю неделю. Не стоило этого делать. Может и стоило, но не так категорично как наверняка сделал это Игорь - с присущей ему вызывающе омерзительной истеричностью и требовательным инфантилизмом.

  Первые два-три дня по приезду из Зерхауз-Центра отец неизменно пребывал в приподнятом настроении. Он беспрерывно шутил, начинал замечать нас с братом, воспринимал наше присутствие в доме вполне сносно и даже тешил мечтания Алекс не оставлять её одну без средств и поддержки после своего очередного апгрейда. Но потом состояние его входило в прежнее русло, он постепенно привыкал к своему обновлённому телу, и жизнь начинала идти своим чередом. Отец замыкался, жил личными заботами, а на домочадцев смотрел, как на досадную необходимость терпеть их в своём доме.

  Потому-то я и усомнилась в искренности Игоревых претензий расставить точки над "i" именно в период видимости всеобщего семейного благополучия.

  - Что ты ему сказал? - строго спросила я.

  - Ничего такого! - промямлил Игорь.

  - Не может быть. Ты стал просить?

  - Сколько можно ждать? - не выдержал брат. - Откуда я знаю, что взбредёт ему в голову через три года? Пусть заплатит сейчас, и тогда я ему слова не скажу.

  - Ты осмелился заговорить о деньгах?

  - Да, Инга! Да! О чёртовых деньгах!

  - Глупый, - я попыталась обнять его. Он с готовностью прильнул ко мне, склонил голову на плечо и заплакал. Большой двадцатишестилетний ребёнок. Понятно, почему отец не жалует его детские хотелки.

  - Он обещал! - всхлипывал Игорь.

  - Потерпи, братец, скоро всё образуется.

  - Знаешь, что он мне ответил? Видите ли, деньги теперь ему пригодятся самому.

  В столовой послышался голос отца и Игорь, вырвавшись из моих объятий, устремился прочь по коридору. Я осталась одна.

  - Здравствуй Инга! - услышала я в конце коридора.

  - Здравствуй... папа...

  Передо мной стоял незнакомый человек, слегка напоминающий моего прежнего отца. Подтянутый, поджарый. Густые чёрные кудри блестят здоровьем. Белозубая улыбка на худощавом слегка тронутом загаром лице. Яркие серые глаза и уверенный взгляд мужчины до сорока. Рядом неизменный охранник Пётр - огромный, едва помещающийся в коридоре.

  В последние годы, когда отец возвращался с очередного омоложения, меня начинала мучить одна навязчивая мысль: как воспринимает он всех нас, медленно взрослеющих и стареющих, в то время как

--">