(lReine / Reinneke) - Время сказать (СИ)

собраться. Взять себя в руки. Попытаться начать нечто новое. Но ты предпочел… Уйти.

Я со всей силы пинаю ногой дверь, но выбить понятное дело не выходит.

— Ты что творишь, недобиток?! Открывай!

— Злишься, — грустно констатирует Косой по ту сторону. — Ругаешься. Вот это правильно. Лучше, чем хоронить все в себе. Осень так устроена, Кир. Заметил? Осенью нет запахов. От холодного воздуха только стынет лицо и горло. И темнеет рано — на часах шесть, а на улице уже хоть глаз выколи так, что во мраке не разглядеть лиц. Зато осенью тихо. Потому что это время слушать. И говорить. Правду. Осень создана для признаний. Когда ни свет, ни образ, ни запах не отвлекают… Ты должен ему сказать, Кира, что чувствуешь на самом деле. Как устал ждать его днями. Что хочешь, наконец, жить вместе. Выпустить это, как сейчас выпустил злость, наплевать на свой золотой баланс и сместить чашу весов. Двигаться дальше. Подумай… Всего один день. А если не передумаешь, завтра я тебя выпущу. И никто не заметит, первого ты ушел или второго.

Раздаются шаркающие шаги, и наступает тишина, а я сползаю по стене на пол и остаюсь сидеть, уставившись в одну точку, окруженный блеклым серым днем.

Никто не придет. Даже сегодня, когда решается все. Никому я не нужен. Часы на кухне считают секунды. Еще один день к вечности — слишком уж она быстротечной оказалась. Косой мне его щедро занял, чтобы от нечего делать, в тикающей тишине, сидя на полу под входной дверью, я наконец ответил сам себе на тот вопрос, мучивший в ванне: «Я ведь не ошибся?»

Щелкает замок.

Паша — взмокший и непривычно растрепанный: бегом бежал по лестнице, что ли. Пальто распахнуто, галстук съехал на бок. Секундное облегчение во взгляде сменяется недоверием и тревогой.

— Кирилл? Ты в порядке? Ты чего на полу?

— Итоги подвожу. А ты зачем пришел?

Эмоции на Пашином лице меняются стремительнее осенней погоды. Теперь там досада. Но осторожная, словно он спрашивает разрешение разозлиться.

— А сам не догоняешь? Нес бред, что уезжаешь, ну я и… Заскочил проверить, как ты. Все ли в порядке… С тебя станется куда-то деться. А мне что потом прикажешь делать, где тебя искать? Какого вообще тут творится, Кир?..

Не отрывая от меня взгляда, будто опасаясь, что я могу растаять в воздухе, Паша пятерней пытается нащупать позади себя выключатель.

Я хватаю его за руку. Горло жжет и царапает изнутри, будто лезет наружу из сердца застрявшая там колючка.

— Не зажигай свет, — прошу его. — И не смотри на меня, ладно? Просто слушай. Я хочу тебе кое-что сказать.

Осенью Бог спит.

А я подменял Бога. Он замотался за лето и изрядно устал. Вот и попросил подменить ненадолго, заодно дал время подумать над тем, что я недодумал тогда, в ванне. Решить наверняка — хочу ли я остаться или уйти.

Наверное, он знал, как легко ошибиться с «любовью навсегда».

Люди все на одно лицо. Можно спутать случайность с судьбой и не заметишь. А может, не хотелось ему ставить «неуд» моему злополучному ангелу-хранителю Константину, прошляпившему мою жизнь.

На следующий день Паша Косого в квартиру не пускает. Хмуро зыркает, не сходя с порога, и цедит: «Ты чего здесь трешься вечно? Вали, давай».

Косой улыбается, подмигивает мне через Пашино плечо и уходит с концами.

И пусть на первый взгляд ничего не изменилось. В прихожей нет сумок с вещами, знаменующих, что мы сьезжаемся, на моем пальце не красуется никакое кольцо, как в счастливом финале слезливой мелодраммы, и на новогоднем корпоративе в Пашином банке мы вместе не появимся. 30-е ноября или 1 декабря — никто не сможет сказать, просто выглянув в окно. Различия еще не видны глазом, но я чувствую себя так, будто очнулся после долгого приступа мучительной болезни. И пусть до выздоровления еще далеко, я знаю —

осень закончилась.

--">