(lReine / Reinneke) - Время сказать (СИ)

ты собрался ехать? Зачем? Что это — шутка?

— Нет. Первого — приходи проводить?

— Кирилл, у меня итоги года на носу, я же говорил. Мне некогда за тобой бегать с твоим бредом, — Паша краснеет от досады, раздраженно приглаживает волосы, не зная, злиться ему или волноваться. — Ради Бога, Кирилл, что за блажь? Я вообще ничего не понимаю. Ты толком даже не можешь объяснить куда, зачем и насколько…

Сегодня он не останется. Сегодня ему хочется унылой рутины. Вечерних новостей, нормального ужина и не отключать телефон, чтобы позже соврать благоверной, будто работал всю ночь в поте лица над отчетами на благо семейного очага и не заметил, как села батарейка.

Паша уходит, а ноябрь заканчивается. Истекает днями, как истекает последними каплями воды опрокинутая на бок бутылка, и жизни во мне остается с каждым новым утром все меньше, жалкий глоток лишь на самом дне.

В один из таких дней Паша притаскивает раскидистую герань.

— Для интерьера. А то у тебя немного уныло тут… — туманно поясняет он, водворяя горшок на комод, и отступает на два шага, полюбоваться со стороны. — Так гораздо лучше.

Я киваю, пряча улыбку. Действительно, неплохо. И мелкие фиолетовые цветы ничуть не хуже роз. В самом деле, было бы странно дарить парню классический букет в качестве извинений за недавнюю ссору. А так — традиции соблюдены. Цветок — он и есть цветок. В горле стоит ком. И поэтому когда я слышу самое главное — тихое «прости», то могу лишь молча кивнуть — «прощаю».

А потом наступает первое декабря, как-то уж слишком внезапно. И осень заканчивается, а я становлюсь лишним.

«Не испарись», — гласит смс на телефоне. Приветствие от Паши, немного грубоватое по сравнению с обычным: «Хорошего дня». Но тут уж моя вина — слишком уж долго я твердил про первое декабря.

Утро течет плавно и тихо, окрашенное сероватой дымкой, словно говорит: «нам некуда торопиться». И я долго лежу, глядя в потолок. Потом медленно тщательно моюсь, завариваю на кухне чай, и долго сижу над горячей чашкой, не выпив ни глотка.

Косой заваливается ближе к обеду и тоже нарушает традицию. Вместо того, чтобы, не разуваясь, прошлепать на кухню, упасть на табуретку и заныть, как у него пусто в животе, мой нерадивый подельник замирает у входной двери и спрашивает:

— Готов?

Голос у него звучит глухо и с хрипотцой, словно Косой подхватил простуду.

— Готов

— И не передумаешь? Мог бы и остаться, Кир.

Мог бы, а зачем?.. Паши нет, не пришел он. У него итоги года. Я обвожу взглядом квартиру, служившую мне логовом на эту осень, и подвожу свои итоги. И выходит, вроде как, что одна короткая смска меня не удержит. А кашпо с геранью с автополивом. Неделю само протянет. Ни для чего я тут не нужен.

— Не передумаю.

— Понятно, — кивает Косой. — А как же твой… попрощаться не хочешь?

В какой-то старой романтической комедии говорили, что любовь как линза — через ее призму хорошее становится идеальным, рядовая неприятность — трагедией, а волнение превращается в панику. Не знаю почему, но мне запомнились те слова.

Будь я для Паши хоть на грамм нечто большим, нежели разрядка от удушающего ошейника ежедневных стандартов и благопристойности, разве усидел бы он на месте, зная, что я могу уехать.

— А ты видишь, чтобы у двери толпились желающие попрощаться?

Мой нерадивый друг плечами пожимает. На его губах лопается пузырь жвачки, а взгляд туманится.

— Ключи давай.

Я кидаю ему связку. Косой ловит, и квартира перестает быть моей.

— Я же говорил, Кость. Все закончится с наступлением зимы и…

Хлопает дверь, щелкает замок. Прежде чем я успеваю вымолвить еще хоть слово, я оказываюсь запертым.

— А я тебе говорил, хватит убегать, — доносится из-за двери. — Задрал, честное слово, Кир. Каждый раз с тобой одно и то же. Вы только встретились, а ты уже сбежал. Еле в парке поймал. И все это время ты только и думал, как в конце уехать. Считаешь, что тебя бросили. А сам как обычно, небось, заткнулся и молчал в тряпочку. Или пробурчал что-то невнятно, а теперь злишься, что люди мыслей не читают. И в тот раз, с тем придурком, что сказал тебе отвалить… Ты мог

--">