Игорь Александрович Фролов - Охота на льва

в тени абрикосов и гранат пировали поэты, соревнуясь в похвалах своему покровителю, ловя сетями плещущихся в облицованных лазуритом Хаусах юных гурий... Короток был век Байсонкура, но дела его продолжали жить, и стоял построенный им дом творчества, названный Саади-Чешма (источник Саади), - нет никаких сомнений в том, что под этой сенью щербетоголосый Навои писал о любви Лейлы и Меджнуна. И текла мимо двух садов река Времени, и ничего не напоминало, что когда-то, согласно точнейшему Фирдоуси, здесь стоял шатер персидского льва Бахрама, чьи старые лучники обратили в бегство вражеских боевых слонов, и те топтали своих хозяев, и ущелье, куда утекала вечная река, было завалено трупами, и вода была красна, как расплавленный металл. Но круг замкнулся - та вода, обогнув вселенную, вернулась, и теперь в нее вступили мы...

Здесь текст обрывался - перо даже чиркнуло, видимо, начальник разведки в этом месте вытянул листок у Тихого.

- Если бы проверяющим твое сочинение был я, то оценил бы его примерно так... - сказал я.- Что это, товарищ лейтенант? Я вас спрашиваю! Тут судом офицерской чести не обойдешься, здесь трибуналом пахнет! Стиль вашей объяснительной оскорбителен для армии, чужд ей, как цветок в стволе пушки. Таких поэтов нужно гнать из Вооруженных Сил ссаными тапками, чтобы не распространяли бациллу гуманизма, чтобы не вовлекали в это порочное занятие прочих слабых духом лейтенантов!.. Конец цитаты. А уже от себя, от лица прочих склонных к пороку чтения летех, спрашиваю: разве может офицер батальонной разведки вот так писать? Я зачитался, я требую продолжения романа!

А ты кем хотел в детстве стать- спросил Тихий, словно не услышав мои похвалы.

- Космонавтом, конечно, - сказал я.

- Почти стал, - усмехнулся Тихий. - Летаешь, во всяком случае. А я хотел стать писателем. А получилось, сам видишь, что...

- Еще не вечер, - сказал я.

- И то верно, - сказал Тихий. - Дай бог не прогневить аллаха и выбраться отсюда (он постучал по прикладу своего автомата), может, что и получится. Тогда позову тебя в гости, будем пить хороший самогон, есть жареное мясо, смотреть с высоты прожитых лет на нашу войну и видеть с этой высоты то, чего сейчас не замечаем. Вообще, это хороший рецепт обмануть любую опасность - представить, что она уже в прошлом, и ты ее вспоминаешь. Ты как бы бронируешь себе место в будущем. Я прямо вижу сейчас, как мы с тобой сидим на веранде моего дома над рекой, пьем и вспоминаем вот этот момент. Попробуй представить, и твое место там тоже будет забронировано.

Я закрыл глаза и увидел снег...

День второй. Вечер.

Здесь действительно шел снег. За окном была серая мельтешащая беззвучность. Мы с Тихим по-прежнему сидели за столом, курил, сидя на корточках у приоткрытой дверцы печи.

- Люблю весенний снег, - сказал Тихий. - Как будто восковкой накрывает талую грязь, чистый лист, по которому можно набело писать, пока не растаял... В такую погоду во мне с детства писатель просыпался. Не помню, о чем были мои первые попытки, продолжение Незнайки, кажется. Но когда прочитал Киплинга,обе его книги джунглей, понял, наконец, о чем писать. Купил хорошую общую тетрадь, перьевую авторучку - они в нашей "уцененкке" по пять копеек продавались, - бутылек чернил, - и приступил. Сначала нарисовал джунгли, Скалу Совета, Акелу, Багиру, Балу и Маугли. И над картинкой написал название; "Третья Книга Джунглей". Ты же помнишь - у Киплинга было две. И вдруг перо мое побежало - только успевай макать! Я писал ту книгу ночами, исключительно при свече, и так заполнил всю тетрадь. О чем я писал? Сначала о том, как Маугли уходит к людям, потому что пришла весна и он влюбился в девушку. Я как раз тогда был неразделенно влюблен. Но среди людей он жить не смог, любовь была, как красный цветок - она перекидывалась с предмета на предмет, а если нового предмета не было, угасала... И тогда мой Маугли, уже взрослый,, возвращается в джунгли. Возвращается и никого из прежних обитателей не находит там. Даже серых обезьян. Не знаю, какая уж катастрофа случилась, засуха или наводнение, погибли все или ушли, но пусто было в джунглях, и ни звука не издавали они, ничего, кроме шума ветра в кронах гигантских деревьев. Наверное, я был маленький, не знал, о чем писать, потому и писал о счастье из первых двух книг, которые написал другой. Главным героем третьей книги было прошлое. Следы лап, клочки шерсти, задиры когтей на коре, и только ветер, твой немой брат, приносит неведомо откуда --">