Игорь Александрович Фролов - Охота на льва

знакомые до слез запахи. Сиди у ночного костра, отхлебывай по глотку вино былого, смешанное с твоими слезами, прислушивайся временами, не хрустнет ли за спиной ветка под чьей-то лапой, жди, не лизнет ли в шею теплый шершавый . язык...

- Складно звонишь, фраерок, - хохотнул Вася у печки и хрипло закашлялся.

- А ты, полкан мусорный, не встревай, когда писатели базарят, - парировал Тихий. - Сволочь пузатая, весь пафос сбил... Кстати, мне и сейчас непонятно, откуда тогда взялась у хлопца эта индийская грусть. Мальчик не мог этого понимать, не было такого опыта, только книжные чувства. А вот догнало много лет спустя. Я уже провоевал полгода, и случился у меня отпуск. Так вышло, что большую его часть, целый месяц, я провел на Черном море. Подробности того отпуска ты еще узнаешь. Первое, что отметил, - райскую прохладу черноморского побережья в июле - в сравнении с той нашей жарой, - и счастье сидеть в беленой мелом мазанке с открытыми морскому ветру окошками, и, попивая холодное виноградное вино, поднятое из погреба хозяйкой, писать свою жизнь, вдруг осознав ее посредине войны, в антракте войны, с которой ты вероятно - и очень вероятно - можешь не вернуться. .. Самое интересное - поймал тогда себя на полном нежелании ехать домой, встречаться с друзьями, что-то им говорить, что-то объяснять родителям, тратить на это драгоценное время, отпущенное мне войной, как тем чудищем - Настеньке. Зачем так бездарно тратить бесценный кусочек времени, когда я могу написать то единственное, что стоит вообще писать, - свою жизнь. Я вдруг понял, что война в моей жизни была неизбежна, и, скорее всего, она, эта война, и станет апофеозом. Скорее всего, я погибну, потому что после апофеоза уже не может быть ничего. А, значит, моя жизнь до войны, моя дорога на войну, и есть данный мне предмет моего искусства, алмаз, который я должен превратить в бриллиант... Не могу сейчас объяснить, найти правильные слова, но тогда я понимал все ясно, и прежняя, довоенная моя жизнь вдруг словно осветилась огнем войны, обрела осмысленность, сюжет, предстала романом, - а ведь живя той жизнью, я не видел в ней ничего интересного, не знал, о чем писать. Только война, оказавшись вершиной этой жизни, высветила ее глубинную суть. И вот, сидя в мазанке, продуваемой закатным ветром с моря и потягивая самодельное вино, я за месяц написал сотню страниц то ли мемуара, то ли романа. Когда окончил и перечитал, понял, чтосам текст, появившись, изменил мои установки. Закрыв тетрадь, я осознал, что это роман не о мире, а о войне, и там, где я закончил, все только начинается, а, значит, я должен вернуться с войны и завершить начатое. С такой мыслью, ободренный своим вновь открывшимся бессмертием, я отправился в родной город, и провел там остаток отпуска, как нормальный человек. Тетрадь оставил, конечно, не родителям, зачем им читать такое? - а одной знакомой, и спокойно убыл обратно на войну, уже с другим ее пониманием. Вот так война помогла прояснить смысл моей жизни, потом написанная жизнь прояснила смысл моей войны. Но и эта мебиусная перекрученность оказалась не окончательной. Я вернулся из отпуска другим, и окунулся в войну, как в непредсказуемую, оттого такую манящую, любовницу. Прошло еще полгода, и мне казалось, я изучил войну как никто, даже приручил ее, и она привыкла ко мне, полюбила, если война умеет любить. Я хотел вывести это драгоценное знание сюда, в мир, но так, чтобы та кровь не свернулась в этом кислом молоке, донести ее свежей до бумаги, написать. Про войну, Как никто до меня...

- Написал? - не выдержав, перебил я.

- Нет, - сказал он, закуривая. - Взялся с энтузиазмом, даже разогнался, но... Споткнулся о тот февральский бой, где мы с тобой и встретились. Начал вникать в ту историю, что случилась с нами потом, и вдруг понял, что эта история обессмысливает весь изначальный замысел моей книги. А чем больше я старался преодолеть внезапно возникший тупик, спасти свой труд, свой смысл, тем сильнее мне казалось, что там все продолжается, и воспоминания мои все время множатся, меняются, и никак нельзя зафиксировать действительно бывший ряд событий, чтобы расследовать все до конца, найти истину и успокоиться.... Вот за этим я и позвал тебя. Чтобы ты прочитал мою тетрадь, а потом я скажу, какое решение мне кажется верным... Да не смотри так, я не сумасшедший, и не выпью твою кровь, когда ты уснешь. Ты просто прочитай... -

- Я смотрю так, - сказал я, - потому что не знаю, как буду читать твои каракули. Я давно уже не вижу букв, --">