Софья Рыбкина - Кривая линия (СИ)

сделать.

  - О чём задумался? - спрашивает Слава.

  Я слабо ей улыбаюсь. В последнее время она - единственный человек, с которым я могу нормально поговорить.

  - Завтра нужно будет к матери съездить, - я провожу рукой по волосам.

  Они теперь закрывают шею и мешают страшно, но Славке нравится, и я не решаюсь их стричь. Хотя бы ей не всё равно, как я выгляжу.

  - Пошли, опоздаем на пару, - она берёт меня под руку.

  Если дворик наводит на меня тоску, то сам универ вообще вызывает желание никогда больше здесь не появляться. Тухлое местечко. Гнилые стены, повсюду разруха, облупившаяся краска да потрескавшийся пол. Кому он нужен, этот пережиток прошлого, который каждый раз возвращает нас в ушедший век? Пафос из меня сегодня так и лезет. Любую дверь я бы мог выбить одной левой, и это даже не хвастовство, а простая констатация факта. На столы неприятно что-либо складывать, многолетний слой грязи, кажется, уже оставили попытки отмыть. Мы со Славкой идём на самый верх, подальше от презрительных взглядов одногруппников. Славку они боятся.

  - Успела собрать компромат, - улыбается она, обнажая белые зубы.

  По каким это, интересно, закоулкам и вечеринкам, а? Всё равно. Блондинистая Уля, похожая на не слишком породистую лошадь, бросает на меня брезгливый взгляд. Издаёт смешок. Зря, Уля, зря, думаешь, я не помню, как на первом курсе ты клеилась ко мне, будто дешёвая жвачка? Тогда я ещё не добился такого пренебрежения. Тогда Гоша ещё был жив.

  - Что там у тебя с курсовой? - интересуется Славка вполголоса. - Сделал?

  - Ага, глаза красные, руки дрожат - следствие напряжённой умственной работы.

  - Прекрати, - смеётся она. - Я же знаю, так дальше первой страницы и не продвинулся. А её, между прочим, я тебе сделала.

  - Могу расплатиться натурой, - шепчу я заговорщицки. - Денег нет, у отца просить стрёмно.

  - Дурак, - она пихает меня в бок.

  И не краснеет. Сколько я шучу так, сколько пошлостей могу ей наговорить - никогда не краснеет. Железная леди. Или пацанёнок.

  Историчка у нас - баба жёсткая, боевой раскрас. Вид внушительный. Едва только завидишь, как она громоздко передвигается на своих каблучищах, хочется схорониться в далёком углу. Схорониться. Плохое слово.

  - Я смотрю, сегодня все в сборе, - цедит Валентина Андревна, она же историчка, она же Валик, как её кличут в народе. - Сегодняшняя тема...

  Я отключаюсь. Черчу в толстенной, напоминающей саму Валик, тетради бессмысленные линии. Кривые, как моя жизнь. Вспоминаю с отвращением повиливающую бёдерками девицу у нас на кухне в восемь часов утра. Идеальное зрелище перед учёбой. Валику клюющие носом студенты неинтересны, она вещает увлечённо, с задором. Ударяет в запале кулаком по столу. Я вздрагиваю. Славка хихикает, уткнувшись в конспект.

  - Мне опять тебе его пересылать? Пиши давай, курилка.

  Киваю. Записывать я, естественно, ничего не собираюсь. И правда, думаю, нужно бы съездить к матери. Звонила вчера, плакала в трубку, а меня так и подмывало спросить: "Где же твой Серёжа, крысячья его порода!" Утешит, поддержит, плечо подставит в трудную минуту. Разбежались.

  - Ты помнишь, куда мы идём сегодня? - возникает Славка спустя полчаса.

  Конечно, помню, что же у меня, совсем голова дырявая? На какое-то литературное, мать вашу, мероприятие. Вечер литературный, вот.

  - Ну да, - во рту сухо и мерзко, на языке гадкие комочки.

  Сплюнуть некуда, бутылка в рюкзаке - не будешь доставать. Вездесущая Валик всё видит. Сглатываю, морщась.

  - Тебе должно понравится, - уверяет меня Славка.

  Я сомневаюсь. Был на паре подобных вечеров, опять же, с Гошей. Половина того, что я там услышал, оставила неприятный осадочек. Вторую половину я просто-напросто не слушал.

  - Паш, перестань, а. Я пытаюсь спасти тебя от хандры.