Евгений Колобов , Николай Владимирович Зайцев - Золото Плевны

зависит быстрота действий. Пушкари по сторонам не смотрят — своих дел хватает. Движения быстры, четки, лишены суеты. Столь многократно повторенные, что можно залюбоваться. Дождавшись три доклада о готовности, вместо привычных шести — три орудия потеряли в прежних боях, командую:

— Батарея, пли!

Три чёрных облачка раскрываются на фоне солнца.

— Довернуть три деления влево, шрапнельным, заряжай!

Много чужих солдат. Не смотрят по сторонам, не оглядываются, головами не вертят. Все в порыве и чуть ли не летят над землей, стремительно струятся к нам темной нереальной волной, понимая, чем быстрее добегут, тем больше шансов не попасть под залп.

— Барин!

Знакомый голос, отвлекает, хмурясь, смотрю вниз. Верный Прохор, мой вечный нянька по жизни, дёргает за полу сюртука. Смотрит испуганно то на меня, то на приближающуюся пехоту. Глаза стекленеют — понял, он же опытный солдат, губы трясутся, но справляется со страхом:

— Барин, Христом Богом, наденьте, — в руках дядька держит белую папаху. Кристальная белизна овчины отрезвляет.

Мне становится жалко старика, быстро принимаю решение:

— Вестовой*, слушай мою команду! После залпа возьмёшь орудийный замок. Со старшим фейерверкером к нашим. Постарайся уцелеть. Прошу тебя, старик, беги. Командованию расскажешь про батарею, ну и сам знаешь ещё кому, если выживешь.

— Ваше благородие, Иван Матвеевич! Мне уходить от вас никак нельзя.

— Пускай душа твоя останется со мной, а сам руки в ноги и в штаб или к первым офицерам. Выполнять!

— Одень, барин.

Прохор грохается на колени, рыдает, но папаху держит в поднятой руке. Что за блажь?! В прочим, папаха защитит лучше фуражки. Одеваю, коротко киваю дядьке, заставляя начать двигаться под взглядом, и, отпускаю, теряя из вида.

— Батарея, пли!

Орудия содрогаются в последний раз.

— Орудийные замки* снять. Взводный командир ко мне! Старший фейерверкер* Гулый с ординарцем, доставить замки полковнику. Разбирай, братцы оружие, готовсь к рукопашной, — говорю, как — то устало и буднично. — Простите, братцы, коль что не так было, — отбросил ненужную фуражку, поклонился и перекрестился на две стороны.

— И ты нас, Вашь бродь, прости. С нами Бог! — закричали наперебой пушкари и стали примеряясь кто к баннику, кто к кривому артиллерийскому кинжалу бебуту*. А бомбандир Сидоров, скоро организовавшись, с двумя десятками канониров уже начал стрелять из карабина Бердана*.

— Ваше благородие. — Старший фейерверкер Гулый стоял на вытяжку. У ног мешок с замками. — Дозвольте остаться. Кого помоложе пошлите. Я — то пожил.

— Кому ж я замки могу доверить? Тебя, Гулый, сколько лет учили, а теперь нового некогда учить, видишь, голубчик, как вышло. Один замок Прохору и бегом, родненькие, пока можно. Выполнять, живо!

Ну, что ж. Умирать, так умирать.

Побольше бы с собой прихватить. Одна мысль. Сноровка есть, лишь бы шальная пуля не нашла. Шевельнулась слабая надежда на казачью полусотню, спрятанную в балочке. Но нет, не успеют, лихие рубаки. Раньше им нужно было отвлекать. Изменить положение, в виду малочисленности, они не могли, но была надежда, что за манёвром казаков, мы сможем отойти.

— Эх, Матерь божья, Царица небесная, спаси и сохрани. Ангел — Хранитель не оплошай, проследи, чтоб, там попал куда положено, если и грешил, то смертью своей в чужой земле должен перекрыть все свои беззакония. — Губы зашептали молитву. Спрыгнул с бочки, вынул из кармана горсть патронов, вытащил из кобуры свой Смит–Ветссон*. Только привыкать начал к новому оружию, до этого револьвер Кольта был. Но новый оказался лучше, надежнее и бил точнее Шесть заряженных смертей? Пять? Допускаю, что разок промахнусь. Больше не могу себе позволить. Справа над насыпью обваловки, ненавистной брусникой показался бунчук.

— Один, — сказал я глядя, как брусничным соком брызнуло из–под чалмы. Солдат выронил османский штандарт — бунчук упал на нашу сторону, зарываясь конским хвостом в пропитанный кровью песок. На верхнем конце древка тускло блеснул полумесяц. Затоптали.

Два, три, четыре, промазал, пять. Левым большим пальцем сдвинул замок вверху револьвера, Он переломился, как охотничье ружьё, выбрасывая стреляные гильзы. Спокойно, поручик, не тряси рукой, шесть новых смертей на боевом взводе. Теперь крутись как чёрт, со всех сторон рубка. Перезарядить больше не дадут.

— Шесть!

Турки валят со всех сторон, стреляя из американских ружей с искривлёнными, как у ятаганов лезвиями штыков. --">