Николай Васильевич Гоголь , Виктор Петрович Астафьев , Андрей Белозеров , Михаил Стрельцов , Александр Медведев , Елена Николаевна Крюкова , Петр Ореховский , Владимир Беляев , Лана Райберг , Ольга Карлова , Игорь Кудрявцев , Светлана Савицкая , Галина Тертова , Виктор Машнин , Иван Зорин , Владимир Зубков , Владимир Любицкий , Николай Беляев , Эдуард Иванович Русаков , Лев Ильич Роднов , Тамара Михайловна Гончарова , Нина Александровна Ягодинцева , Роман Харисович Солнцев , Александр Борисович Кердан , Николай Николаевич Еремин , Алексей Анатольевич Сомов , Айдар Гайдарович Хусаинов , Евгений Анатольевич Попов , Евгений Михайлович Беркович , Айрат Бик-Булатов , Михаил Александрович Тарковский , Владимир Николаевич Леонович , Журнал «День и ночь» , Евгений Колобов , Розмари Титце , Сергей Шумский , Полина Гольдфрейн , Денис Чирков , Полина Кондаурова , Дарья Мельник , Алёна Алексеева , Дмитрий Бобылёв , Сергей Нелюбин , Анна Верина , Олег Хомяков , Иван Денисенко , Юрий Марков , Гамлет Арутюнян , Сергей Мамзин , Арина Романова , Антон Прозоров , Елена Оболикшта , Рахман Кусимов - Журнал «День и ночь», 2009 № 01-02

День и ночь Литературный журнал для семейного чтения 2009 №1-2 (71) весна

Болящий дух врачует песнопенье.

Гармонии таинственная власть

Тяжёлое искупит заблужденье

И усмирит бунтующую страсть.

Е. А. Баратынский

Николай Гоголь Торжество духовной трезвости Письма к друзьям

О лиризме наших поэтов

Поведем речь о статье, над которою произнесён смертный приговор, т. е. о статье под названием «О лиризме наших поэтов». Прежде всего, благодарность за смертный приговор! Вот уже во второй раз я спасён тобою, о, мой истинный наставник и учитель! Прошлый год твоя же рука остановила меня, когда я уже было хотел послать Плетнёву в «Современник» мои сказания о русских поэтах; теперь ты вновь предал уничтожению новый плод моего неразумия. Только один ты меня ещё останавливаешь, тогда как все другие торопят неизвестно зачем. Сколько глупостей успел бы я уже наделать, если бы только послушался других моих приятелей! Итак, вот тебе, прежде всего, моя благодарственная песнь! А затем обратимся к самой статье. Мне стыдно, когда помыслю, как до сих пор ещё я глуп и как не умею заговорить ни о чём, что поумнее. Всего нелепее выходят мысли и толки о литературе. Тут как-то особенно становится всё у меня напыщенно, темно и невразумительно. Мою же собственную мысль, которую не только вижу умом, но даже чую сердцем, не в силах передать. Слышит душа многое, а пересказать или написать ничего не умею. Основание статьи моей справедливо, а между тем объяснился я так, что всяким выражением вызвал на противоречие. Вновь повторяю то же самое: в лиризме наших поэтов есть что-то такое, чего нет у поэтов других наций, именно — что-то близкое к библейскому, — то высшее состояние лиризма, которое чуждо движений страстных и есть твёрдый возлёт в свете разума, верховное торжество духовной трезвости. Не говоря уже о Ломоносове и Державине, даже у Пушкина слышится этот строгий лиризм повсюду, где ни коснётся он высоких предметов. Вспомни только стихотворенья его: к пастырю церкви, Пророк и, наконец, этот таинственный побег из города, напечатанный уже после его смерти. Перебери стихи Языкова и увидишь, что он всякой раз становится как-то неизмеримо выше и страстей и самого себя, когда прикоснётся к чему-нибудь высшему. Приведу одно из его даже молодых стихотворений, под названием Гений; оно же не длинно:

Когда, гремя и пламенея,

Пророк на небо улетал,

Огонь могучий проникал

Живую душу Елисея.

Святыми чувствами полна,

Мужала, крепла, возвышалась

И вдохновеньем озарялась

И бога слышала она.

Так гений радостно трепещет,

Своё величье познаёт,

Когда пред ним гремит и блещет

Иного гения полёт.

Его воскреснувшая сила

Мгновенно зреет для чудес,

И миру новые светила —

Дела избранника небес.

Какой свет и какая строгость величия! Я изъяснял это тем, что наши поэты видели всякой высокой предмет в его законном соприкосновеньи с верховным источником лиризма — богом, одни сознательно, другие бессознательно, потому что русская душа вследствие своей русской природы уже слышит это как-то сама собой, неизвестно почему. Я сказал, что два предмета вызывали у наших поэтов этот лиризм, близкий к библейскому. Первый из них — Россия. При одном этом имени как-то вдруг просветляется взгляд у нашего поэта, раздвигается дальше его кругозор, всё становится у него шире, и он сам как бы облекается величием, становясь превыше обыкновенного человека. Это что-то более, нежели обыкновенная любовь к отечеству. Любовь к отечеству отозвалась бы приторным хвастаньем. Доказательством тому наши так называемые квасные патриоты: после их похвал, впрочем, довольно чистосердечных, только плюнешь на Россию. Между тем заговорит Державин о России — слышишь в себе неестественную силу и как бы сам дышишь величием России. Одна простая любовь к отечеству не дала бы сил не только Державину, но даже и Языкову, выражаться так широко и торжественно всякой раз, где ни коснётся он России. Например, хоть бы в стихах, где он изображает, как наступил было --">