Василий Вадимович Зеленков , Ксения Васильевна Котова - Хозяин Приливов (СИ)

спорить не стала. Он склонился над открытым ящиком, перебирая шкатулки с травами, тыквенные сосуды с мазями и маленькие причудливые склянки.

Тху-ва смежил веки, давая отдохнуть глазам.

- Племя Бутея... - раненый облизнул губы. - Он отравил воинов. Бутей напал на рассвете, поджег дома... Я вышел на бой...

Керай начал менять раненому повязки, и тот перестал говорить, застонав.

Бутей сполна отомстил за тех, кого Векк похитили ради дани. Он знал, с кем привел сражаться своих воинов, - знал, что могущество Хозяина Приливов даровало врагам крепкие, словно камни, и могучие, как у черных акул, тела. Бутей сжег деревню, чтобы ослабить власть покровителя, и Тху-ва убежал лишь чудом. Дрожая от слабости и истекая кровью, шаман спрятался от преследователей среди прибрежных скал.

Теряя голос от пугающей мысли, Тху-ва спросил:

- Остались ли живые?..

- Нет, - бросила присевшая возле очага Сатхи, - только кости и пепелище.

- Никого?..

- Мне жаль, - произнес Керай, и его глаза стали серьезными и печальными.

Шаман зажмурился.

- Никого... - с его потрескавшихся губ сорвался стон. - Никого...

Ему захотелось взвыть от беспомощности, но голос пропал, как и последние силы. Вал, накативший из темноты, стиснул Тху-ва клешнями и потащил в черноту беспамятства. Забурлил, перекатывая волны, океан, закричали привязанные к идолам люди. Шаман замотал головой и беззвучно закричал; его худое и жилистое тело выгнулось в судороге, но пучина кошмара бесстрастно сомкнула холодные воды над жертвой.

***

Керай ухаживал за раненым еще неделю, но для Тху-ва она пролетела незаметно. Лихорадка не отпускала: шаман то приходил в себя, и лекарь поил его рыбным супом, то впадал обратно в забытье и бредил - кошмары не уходили. Изредка раненый засыпал, - беспробудным сном мертвеца - и тогда Керай тоже позволял себе отдохнуть.

Когда шаман вновь застонал, лекарь сказал сестре:

- Ему не сгоревшая деревня снится.

Сатхи, водя точилом по лезвию копья, отстраненно ответила:

- Дикари - пустыня в бурю. Кто знает, какие бестии таятся в их душах?

- Сны не дают ему поправиться.

- Оставь.

Шаман открыл глаза, и Керай замолчал.

- Хатай-ле, мой покровитель, идет за мной, - прошептал раненый.

Тело Тху-ва было истощено, веки отекли, губы потрескались, темная кожа впитала горечь настоев и терпкость трав. Некоторые запахи показались шаману знакомыми: он и сам смешивал такие снадобья. Однако, несмотря на слабость, Тху-ва чувствовал, как его мысли начали проясняться, а язык вновь стал способен связывать слова, - морридаи не соврал, что знает лекарское дело.

- Мне снятся приливы.

- Ты бредишь, - мягко ответил Керай.

Шаман поманил его к себе:

- Он наделил меня и моих воинов силой. Мы платили ему жизнями наших врагов. Близится время дани.

Сатхи отложила точило и настороженно посмотрела на раненого. Керай сел рядом с Тху-ва.

- Хозяин Приливов алчет жертв. Его голос становится настойчивее.

- Отдохни, найденыш.

- Постой, - возразила сестра, - пусть говорит.

Взглянув на нее, Тху-ва замолчал. Морридаи помогли ему, но вряд ли они знали, как живут прибрежные племена. Керай вылечил его раны, но Сатхи смотрела, точно зверь на охоте. От нее веяло кровью, сталью и необузданной дикостью: словно не сама привела чужака в дом. Она будто чувствовала, что Тху-ва ради собственной жизни готов отдать Хозяину Приливов даже своих спасителей.

Напрягшись, раненый сел. Керай поддержал его:

- Не торопись, скоро вставать будет проще.

- Мне нужно идти.

- Ты свалишься через десяток шагов, - грубо перебил лекарь. - Никуда ты не пойдешь. Я не позволю пустить мои старания под хвост верблюду.

- Я уязвим, дитя пустыни. Мне нечем заплатить Хатай-ле, и нет сил найти плату. Мои воины мертвы, мое племя - пепел.

- Разве ты не видишь, брат? - вмешалась Сатхи. - Он сокрушается не об умерших, а о том, что ему некого скормить старой бестии.

- Когда новолуние? - спросил шаман.

Керай бросил на сестру предостерегающий взгляд:

- Через пять дней.

Тху-ва не заметил этого и отрешенно повернул голову к двери - сквозь щель в хижину сочился шафрановый полдень.

Шаман понимал, на побережье ему не скрыться от гнева Хозяина Приливов, и знал, что, если не заплатит, договор будет разорван, и Хатай-ле не успокоится, пока не сожрет должника. Изгнание и смерть одинаково страшили беглеца, но --">