Сергей Вацлавович Малицкий - Тени Богов. Искупление

Сергей Малицкий Тени Богов. Искупление

Пролог. Долина Милости

«Никакое время не будет последним, и за последним временем последует время, но у каждого времени есть начало, середина и конец».

«Трижды пришедший»^[1]. Книга пророчеств^[2]

Вот она, Долина Милости, у самых ног. В две сотни лиг шириной. От подошвы Молочных гор до Геллских пиков^[3]. Если бы не высота, на которую пришлось взобраться, и не разглядишь на горизонте черные зубцы. Тишина. Лишь холодный ветер путается в скалах и чуть слышно звенит ручей в заледенелых камнях. Посмотреть бы с этакой высоты на другую долину — на ту, на которой сошлись две силы, готовые перемолоть друг друга в кровавую пыль. Услышать бой барабанов, заранее зная, чем он обернется. И успеть вернуться к той, которая стоит за спиной, сразу, а не через много лет. Слишком много лет.

— Как ты меня нашел?

Только в последние дни зимы дышится так легко. Снег на холмах осел и покрылся жестким настом. Сыро, но воздух прозрачен как лучшее одалское стекло. Уже скоро весеннее солнце пробьет пелену облаков, растопит сугробы, согреет землю, и все живое пойдет в рост. Между узких речек взметнутся травы, вокруг озер зашелестят листвой рощи. Теплый туман поползет с холмов, наполняя ложбины. Здесь бы стадам пастись, но на той стороне долины разбойничье гнездо — Лок^[4], поэтому не будет ни стад, ни свежей пашни, а редкие деревни останутся похожими на граничные остроги. На шесть сотен лиг раскинулась дикая вольница — от Вандилского леса^[5] до Мертвой степи^[6], где властвуют кимры^[7], которых разбойники боятся сами. Впрочем, в Мертвой степи и чуть севернее — в Хели^[8] — есть кое-что и пострашнее кимров. Но в Хель дорога одним безумцам, а здесь-то воля вольная всякому, однако, словно страшась местных красот, даже королевские дружины редко забредают в эти края. А уж купцы… Только с большой охраной. Не потому ли здесь так тихо и свежо? Отчего же никак не получается отдышаться?

— Как ты меня нашел?!

Высокий мужчина — судя по стати — крепкий воин, по лицу — почти старик, по влажным глазам — очарованный красотами весеннего Терминума^[9] юнец, обернулся, но сначала посмотрел не на привязчивую собеседницу — худую и беловолосую женщину средних лет, а взметнул взгляд к пронзающим синее небо снежным вершинам Молочных гор и блаженно зажмурился, словно почувствовал желанную прохладу.

— А ведь ты едва не убила меня…

Он поднял пронзенный короткой стрелой посох. Она скривила губы:

— Неужели ты стал смертным?

— Ты знаешь, о чем я…

— Захотела бы — убила. Отвечай, Бланс^[10]!

— Хопер, — поправил он ее, сбросил с плеча мешок, прислонил к камню испорченный посох, присел на обломок белой колонны и только потом стянул с головы вязаную гебонскую шапку и вытер ею пот с обветренного лица.

— Называй меня Хопером. Меня все так называют. Хотя бы последние лет пятьдесят точно. Значит, не убила, потому что не хотела убить? Ну хоть что-то… Ты-то по-прежнему Амма^[11]?

— Тебе-то что? Я — это я.

Она осторожно опустилась на похожий камень в десяти шагах от нежданного гостя. Положила рядом взведенный самострел, звякнула ножнами старого меча. Замерла на фоне древних развалин и сооруженной в их глубине убогой хижины. Рядом в загоне топчет снег небольшое стадо овец, жмется к стогу сена коротконогая кимрская кобыла с жеребенком, порыкивают два здоровенных степных пса. Такие разорвут в пару секунд, куда надежнее самострела или меча, который когда-то недурно поблескивал в сильных руках Аммы. Но воспитаны, лежат, подобрав под себя лапы, хотя глаз с гостя не сводят.

— Смотри… Я готов воспользоваться любым именем. Только скажи. Вижу, ты так и не отыскала свой клинок?

— Не твое дело, — поджала губы Амма.

— Не мое. А ты не переменилась. Сколько мы с тобой не виделись? Страшно подумать…

— Я --">