телепрограммы и сюжеты, за которые ты получила четыре ТЭФИ.

И это Я. Делаю. Твои. Тексты.

Он заглядывает в чашку. Чай остыл.

– Это, мамуль, так, вкратце, мое к тебе послание. И в следующий раз, дорогая… когда захочешь «предъявить» мне хоть за что-нибудь, вспомни, что я для тебя сделал. И кто я для тебя. И подумай – во что ты превратишься без меня. А уж потом – начинай разговор. Договорились? – Он подмигивает. – А! И помнишь, года в четыре ты вывалила содержимое своего горшка на середину ковра, когда обиделась на мать? Это тоже был я.

– Меня, между прочим, за это отлупили…

– Ну, не все мои решения идеальны, – смеется. А потом вдруг смотрит на меня внимательно. – Что? Не так рассчитывала построить диалог? Я – Трикстер, дорогая. Никогда не забывай, что я – сила. И радуйся, что я – твоя сила…

Ну ладно, засиделся я с тобой. У тебя консультация через час, пора тебя отпустить. Работай, а вечером опять над чем-нибудь поржем. Кстати! – оборачивается уже в дверях. – Вот эти носочки в горошек – тоже моя инициатива.

Опять подмигивает и растворяется, оставив меня в задумчивости разглядывать любимые носочки в горошек.

II. Этот бунт – неспроста

– Не хочу работать! – орет мой внутренний ребенок.

– Хочу в тексты! – вопит внутренний писатель, выдирая у меня из рук клавиатуру. – Ты ни хрена не успеешь! Ты опять ничего не делаешь! – тычет в меня пальцем внутренний критик.

На диване развалился мой внутренний Трикстер и, не скрывая восхищения, заходится от смеха.

– Это ты устроил?! – начинаю не на шутку злиться.

– Ну а кто еще! – Трикстер с гордостью расправляет плечи. – Ты посмотри на эту красоту! – Обводит широким жестом мою внутреннюю «психбольницу».

– Специально всех буйных выпустил?! – рычу на него сквозь безудержный гвалт толпы ребенков, которые мчатся к холодильнику за мороженым, сшибая по пути стулья.

Трикстер ухохатывается над этим зрелищем и кивает, подвывая и вытирая слезы. Понятно. Он уже ничего не ответит. И коленка болит. Вот так всегда – шишки набивают внутренние ребенки, а страдаю я! А потом из-за этих страданий страдаю. А потом страдаю из-за того, что страдаю от того, что страдаю. А ему – смешно!

Но я уже поняла, кто такой мой Трикстер. И он явно устроил этот бунт неспроста.

Стоило мне поймать эту мысль, как он становится серьезен, куда-то девается хохот. Он просто сидит на диване и внимательно и хитро смотрит на меня: пойму ли? Разберусь ли с этими «припадочными»? Как усмирю своих внутренних бунтарей?

И я вдруг пугаюсь. Больше сорока лет Трикстер решал мои проблемы, вытаскивал из самых сложных сложностей, тушил пожары и прикрывал мою задницу. А для меня все происходило как будто само собой. Я даже не понимала, как оно все так складывалось – у-дач-нень-ко. И вот, вдруг, из моего спасателя Трикстер превращается в экзаменатора. И я теперь должна, как в «Вокзале для двоих», – сама, сама, сама!

– А ты как хотела? Любишь кататься – люби и катайся. Ты меня сама на свет божий вытащила, насмотревшись Бурлаковой. Я не просился. Условия мне еще какие-то ставить собиралась. Тоже мне, переговорщик. Ну на – рули.

Матерь божья! Снова погружаюсь взглядом в свой внутренний кавардак. Такого не было раньше только потому, что он их держал в узде? Он ими управлял? А теперь отпустил вожжи, и телегу понесло? Пуще, чем Остапа… Лебедь, рак и щука – просто команда мечты по сравнению с тем, что я наблюдаю сейчас в своей голове.

– У тебя есть план? – вопрошаю, с надеждой и мольбой глядя на Трикстера.

– Да щас! Это когда у меня были планы? Я самое спонтанное существо во вселенной!

– Ты кажешься таким довольным собой, знаешь!

– Я не кажусь, – улыбается он ослепительно. – Я всегда доволен собой. У меня к себе претензий нет.

– Ты устроил этот бардак!

– Я. Факт. Ты можешь повторить хоть тысячу раз, ничего не изменится. И бардак от этого не рассосется… – Он картинно вздыхает, снова оглядывая дело рук своих: все орут, никто никого не слушает, каждый хочет заняться прямо сейчас чем-то своим, и мою голову взрывает Критик, который мечет молнии гнева в мое бездействие и пророчит потерю клиента. – Ты будешь с этим разбираться-то, красота моя?

И тут я начинаю ржать в голос. Вот уж кто я сейчас точно не – так это красота. Сижу взмыленная, зареванная, лохматая, с размазанной тушью на щеках, – потому что умываться мой капризный ребенок

--">