Владимир Иванович Пирожников - Пять тысяч слов

они добыли с таким трудом. Так, люди верят, что кончик осенней паутинки очень мал, а гора Тайшань очень велика, и это кажется им истиной. Но в сравнении с полной пустотой кончик паутинки очень велик, а гора Тайшань в сравнении со всей Землей выглядит ничтожной. Какие же они на самом деле? И что означают слова «больше» и «меньше», «лучше» и «хуже», «правда» и «ложь»? Чтобы понять это, надо оставить привычные представления и отправиться на поиски. Тайшигун всю жизнь верил, что он — человек, который может облегчить людям эти странствия. Он полагал, что, описывая взгляды и поступки древних, он извлекает из них урок, полезный для всякого, кто желает чему-нибудь научиться. Но вправе ли был он учить кого-то, если сам впал в заблуждение, о котором предостерегал некогда Лао-цзы? Разбирая дела давно минувших эпох, разве мог он судить, не впадая в пристрастие и не нанося ущерба всеобъемлющему дао? Цянь с горечью перебирал в памяти строки великой книги: «Небо и земля родились одновременно со мной; внешний мир и я составляем единое целое. Поскольку мы уже составляем единое целое, можно ли еще об этом что-то сказать? Единое целое и слова — это два; два и один — это три. Если от этого продолжить дальше, то даже искусный математик не сможет достичь предела исчисления, что же тогда говорить об обычных людях?»

Да, тайшигун понимал: он вовсе не был совершенномудрым. Как самый обыкновенный, обуреваемый страстями человек, он не мог в рассуждениях останавливаться там, где это было необходимо, чтобы не нарушать гармонию дао. Нарушая же ее, он совершал обман, выдавая за истину свое насквозь одностороннее, личное понимание вещей. Но это не было его единственной ошибкой. Мало того, что знание, которое он добывал и распространял, являлось несовершенным; этим знанием могли воспользоваться несовершенные люди, наделенные властью. И тогда, горестно сознавал тайшигун, весь его труд, возникший из стремления помочь людям, обращался им во вред, становясь «собиранием добра для большого вора». О Небо! Придворный историограф хорошо помнил притчу, которую Чжуан-цзы изложил в главе «О взламывании ларцов». В ней говорилось о том, что люди, накопив добро и стремясь уберечься от мелких воров, обвязывают ларцы, мешки, сундуки веревками, ставят крепкие засовы, хитроумные замки, и мир обычно называет это мудростью. Но если придет большой вор, он не будет взламывать ларцов. Взвалив на себя сундук, подхватив ларец и положив на плечо мешок, он просто убежит со всем этим. В таком случае, разве то, что прежде называли мудростью, не окажется лишь собиранием добра для большого вора?! И вообще: среди тех, кого называют умными, среди тех, кто закладывает основы, создает принципы и формулирует добродетели — среди них есть ли такие, которые не собирают добро, коим может воспользоваться большой вор? Теперь тайшигун видел: подобных людей нет.

Капли дождя еще срывались с карниза беседки, когда придворный историограф закончил свои размышления. Он глубоко вздохнул, словно освобождаясь от тяжелой ноши, и огляделся. Тучи уходили, открывая вечернее небо, на котором уже горело две-три звезды. В Саду порхающих лепестков было темно, тихо и холодно. Поздний вечер переходил в ночь. В беседке не имелось светильника, и Цянь заторопился. Ему предстояло, наконец, сделать то, ради чего он уединялся здесь все последние дни. Открыв тушечницу и придвинув к себе одну из дощечек, он обмакнул в тушь свою любимую кисть с рукояткой из нефрита и, более не останавливаясь и не задумываясь над чем-либо, написал:

«Я, тайшигун, придворный историограф, скажу так: несовершенно любое знание, которое человек в силах добыть. Мысль и язык не способны выразить всю глубину и гармонию дао. Поэтому даже самая глубокая мысль и самый изощренный язык носят лишь мимолетный отпечаток истины — неопределенный и непрочный, как тень крыла бабочки.

Дао невыразимо; попытки понять и объяснить его словами ведут к ошибкам, которые тем опаснее, чем больше надежд возлагается на них. Человек, не знающий этого, пытается что-то говорить. Он самонадеян. Но, накопив много сказанных слов, называемых «мудростью», он оказывается еще и беспечным, ибо другой человек, подобно большому вору, может придать этим словам всеобщую форму и использовать их по своему усмотрению. Так множатся ошибки и заблуждение охватывает всю Поднебесную.

Самое лучшее — ничего не говорить и воздерживаться от суждений. В этом состоит единственное

--">