Владимир Иванович Пирожников - Пять тысяч слов

знание, которое стоит иметь. Лао-цзы утверждал: «Тот, кто знает, — не говорит. Тот, кто говорит, — не знает». Однако люди, как правило, не знают, но говорят, и это не только потому, что они бывают глупы и самонадеянны. Есть иная причина. Желание добра, живущее в человеческом сердце, оказывается сильнее горькой мудрости, в соответствии с которой самым правильным способом жить является недеяние. Человек, покуда он жив, не может не действовать, даже зная, что все его средства, будучи несовершенными, не ведут к успеху. Думать и не понимать, стремиться и не достигать, искать и не находить — вот удел человеческий. Но воистину велик тот, кто, имея лишь тупой резец и кривой молоток, мужественно пробивается сквозь каменную твердь к сердцевине мироздания. Совершая ошибку за ошибкой, падая и вставая вновь, он сознает, что путь его бесконечен и лишен надежды. Единственное, чем он может себя утешить, — это вера в то, что, не открыв людям истину, он накопит достаточное количество заблуждений, которые уже никому не придется повторять. «Я проиграл», — эти слова печальны, но они являются и наградой, ибо сказать их может лишь тот, кто дерзал участвовать в великой игре. И наоборот: разве хорошо, если человек, прожив срок, отпущенный ему судьбою, на исходе жизни не может сказать даже этого? Вот почему даже великий Лао-цзы не смог до конца быть последовательным и перед самой смертью нарушил все заповеди, которым сам же учил!

Я, тайшигун, придворный историограф, много лет собирал древние летописи, легенды, исследовал гадательные надписи и могу сказать: Лао-цзы был уроженцем уезда Ку в царстве Чу, носил фамилию Ли, имя Дань и служил главным хранителем архива при дворе правителей династии Чжоу. Он встречался с Конфуцием, когда тот приезжал к нему за советами и наставлениями, и много трудился над учением о дао и дэ, о пути вещей и его проявлениях. Увидев упадок дома Чжоу, Лао-цзы оставил службу и отправился на запад. Подойдя к окраине Поднебесной, он по просьбе начальника пограничной заставы написал книгу «Дао дэ цзин», состоящую из пяти тысяч слов, после чего исчез бесследно.

Лао-цзы впервые определил основное правило совершенномудрого: «Знающий не доказывает, доказывающий не знает». Однако, произнося пять тысяч слов, сам он говорил, и доказывал, и вступал в борьбу. Была ли в этом какая-то победа? Или же в этом заключалось одно только поражение? И кто ответит: почему человек, достигнув спасительной мудрости, не в силах руководствоваться ею и поступает вопреки, навлекая на себя унижения, несчастья и преждевременную гибель от рук тех, кто ревностно следовал его же поучениям?»

Волосяная кисточка, смоченная тушью, в последний раз замерла над бумагой. Редкие капли шуршали в листве Сада порхающих лепестков, вставала ночь над беседкой, дрожали звезды в водах озера Спящих лилий. Перечитав написанное, тайшигун еще некоторое время размышлял, затем решительно отложил кисть в сторону. Он не спеша закрыл тушечницу и убрал все письменные принадлежности в нишу стола. Теперь перед ним осталась лишь чаша с питьем. В этот момент где-то в зарослях сада громко вскрикнула ночная птица. Может быть, ее потревожили слуги государя? Придворный историограф твердой рукой поднес чашу ко рту. Питье было горьким, но давало освобождение. При последних глотках тайшигун уже не чувствовал своего тела. Зато зрение и слух его странно обострились, и, отнимая чашу от лица, он удивился тому, что в саду стало как будто светлее, словно взошла луна. Потом где-то далеко и одновременно близко, может быть, в покоях Восточного дворца, раздались звуки цитры и знакомый нежный голос печально пропел:

Что за местность такая, страна Хаоли?

Там сбираются души умерших с земли.

Для чего, дух Гуйбо, их торопишь?

Ведь при жизни они отдохнуть не могли.^[2]

В голосе этом было столько сострадания и чистой полудетской доброты, что усталая душа тайшигуна в последнем мучительном усилии напряглась, рванулась к нему и неожиданно легко покинула пределы недвижного тела. Чаша со стуком выпала из холодеющих пальцев Цяня и покатилась по циновке. Тело наклонилось и начало падать набок, а душа, медленно и неуверенно воспаряя над перильцами беседки, уже внимала дальним зовам могучих загадочных сил, которые должны были встретить ее. Влекомая этими зовами, душа поднималась выше и выше, оставляя внизу все земное: Сад порхающих лепестков, Беседку белого журавля, озеро Спящих лилий, в --">