Вениамин Александрович Каверин - Собрание сочинений в 8-ми томах. Том 1

к
сказкам, а недавно, собрав их в единый цикл, написал по­
весть «Ночной Сторож, или Семь занимательных историй,
рассказанных в городе Немухине в тысяча девятьсот не­
известном году» — повесть, которую читатель найдет во
втором томе этого Собрания.
6

2

Моя литературная юность сложилась счастливо.
В университете я учился у строгих учителей: у академика
В. Н. Перетца — древней литературе, Б. М. Эйхенбаума —
истории литературы XIX века, Ю. Н. Тынянова — теории
литературы. Я слушал лекции академика Л. В. Щербы по
лингвистике. Чему учили нас, студентов-филологов два­
дцатых годов, эти выдающиеся ученые? Прежде всего
внушали, что мы должны внести в науку новое. В. Н. Пе<
ретц неоднократно говорил, что филолог может утвердить
себя, изучая лишь области нетронутые, не исследованные
другими. Он требовал от нас безусловной преданности
науке, и это была требовательность грозная, неумолимая,
сказывавшаяся в большом и малом. Работая над очередным
рефератом, я остановился перед греческим текстом.
— А, вы не знаете греческого? — укоризненно спросил
меня Перетц.— Ну что ж, придется заняться.
— Но ведь мой реферат назначен на март.
— Отложим. Прочтете в мае.
Вполне разделяя требовательность старшего поколения,
Б. М. Эйхенбаум, Ю. Н. Тынянов, Виктор Шкловский
щедро делились с нами своими сомнениями и колебаниями,
своей гордостью за великую литературу, в которой они ра­
ботают. Они учили нас этой гордости, этой соотнесенности
собственной работы — как бы она ни была мала — с рабо­
той Шахматова, Веселовского, Потебни. Они требовали,
чтобы мы знали не только историю, но и атмосферу разви­
тия нашей литературной науки, и мы вместе с ними под­
смеивались над педантизмом Пыпина, сетовали на поверх­
ностность талантливого Венгерова, поражались гениаль­
ным догадкам Буслаева и Всеволода Миллера.
В особенности многому научил меня Юрий Тынянов,
глубокий ученый, не терпевший ни малейшего пустосло­
вия в науке. Его лучшие статьи написаны скупым языком,
через который нам подчас приходилось «пробиваться». Не
стесняя ни в чем своих учеников, он учился вместе с нами.
Каждая его лекция была основана на тонком чувстве ис­
тории. На семинарах ему подчас достаточно было лишь
своеобразно переставить материал, которым располагал
докладчик, чтобы получить неожиданную, но всегда точ­
ную картину.
Посещение лекций было необязательным в начале два­
дцатых годов. Конечно, мы не пропускали семинары, ко­
7

торыми руководили любимые профессора. Но если семи­
парами руководили нелюбимые, то есть бездарные, профес­
сора — мы не ходили на семинары. Много времени мы про­
водили в архивах и библиотеках, работая над рефератами,
с которыми выступали часто, независимо от того, входили
ли они в курсовую программу. Предмет можно было сда­
вать не только во время сессии, но и тогда, когда студент
был готов к испытаниям. Конечно, этот свободный выбор
был ограничен: экзамены второго курса нельзя было сда­
вать на третьем. Но зато мы могли серьезно заниматься не
всеми предметами — понадобятся они нам потом или нет,—
а только теми, которые действительно отвечали нашим ин­
тересам. В двадцать лет мы были взрослыми людьми, кото­
рые должны были выбрать свой путь — в науке и в жизни.
Мешало ли нам отсутствие впешней, ограниченной рам­
ками программы занятий? Нет, помогало. Свободно распо­
ряжаясь своим временем, я учился в двух вузах одновре­
менно и окончил и тот и другой. Многие мои товарищи,
ныне видные ученые, выступили с работами задолго до
окончания университета.
Мы были тесно связаны с литературой своего времени,
и многочисленные диспуты, дискуссии, доклады в литера­
турных и философских обществах были для нас тем же
университетом, такой же школой ответственной любви к
искусству, принесшей нашему поколению неоценимую
пользу.
3

К «Серапиопам» меня привел Шкловский, предста­
вив не по имени, а названием рассказа — «Одиннадцатая
аксиома», который был послан Горькому и о котором, повидимому, знали будущие «Серапионовы братья». Они со­
бирались каждую субботу в комнате Михаила Слоним­
ского в «Доме искусств». Впоследствии Ольга Форш на­
звала этот дом «Сумасшедшим кораблем» и рассказала о
странной жизни его обитателей, полной неожиданностей
и вдохновения. Но ничего странного не --">