Вениамин Александрович Каверин - Открытая книга - Часть III. Семь пар нечистых. Косой дождь. Двойной портрет

В. Каверин  СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ В ВОСЬМИ ТОМАХ  Том пятый  ОТКРЫТАЯ КНИГА Часть третья • СЕМЬ ПАР НЕЧИСТЫХ • КОСОЙ ДОЖДЬ • ДВОЙНОЙ ПОРТРЕТ

ОТКРЫТАЯ КНИГА Часть третья НАДЕЖДЫ

Глава первая А ЖИЗНЬ ИДЕТ

Вступление

— Москва, Москва… Да вы садитесь, товарищ Власенкова. Длинная история. Не дают нам Москву!

Дождь стучит по крыше маленького здания телеграфа в маленьком пограничном городке. Заливает окна, журчит вдоль панели, брызгая, выбегает из водосточной трубы. Без отдыха, без умолку. На стеклах, в сливающихся струях воды переламывается свет фонаря.

— Подождем, товарищ Власенкова. Видно, Москве не до нас!

Да, подождем. Телеграфистка похожа на Машеньку Спешневу — худенькая, прямая, с мягкими движениями, с нежным лицом. Я смотрю, как она работает — тонкие пальцы ловко, с треском вставляют в гнезда шнуры.

— Вы бы прилегли, товарищ Власенкова. У вас лицо усталое. Я разбужу, когда дадут Москву.

— Спасибо. Я подожду.

А ведь, правда, как хочется спать! Дождь стучит успокоительно, равномерно, и под это постукиванье и журчанье, под этот раздробленный, пробегающий топот спит городок. За десять тысяч километров от фронта, от Москвы, от всего, о чем говорено-переговорено, думано-передумано, спит городок. Что же делаем здесь мы в эту ночь, в эти дни, за десять тысяч километров от фронта?

«Проводим мероприятия» — за кордоном были случаи азиатской холеры. Даем бактериофаг — пограничникам и населению. Всех приезжающих из-за рубежа сажаем на шесть дней в карантин. Уничтожаем продукты, которые они привозят с собой. Встречаем пароходы, дезинфицируем грузы…

Нет холеры, ложная тревога! Давно пора возвращаться в Москву. Нельзя вернуться, нет приказа. Нельзя вернуться, молчит, не отвечает Москва.

— Алло, кто на проводе? Вызываю Москву.

Все мешается в голове. Сплю и не сплю. Андрей выходит из темноты, из туманного света, который, дрожа, переливается на залитом водой стекле. Где ты, мой дорогой? Здоров ли? Почему, не дождавшись меня, отправил Павлика с бабушкой в Лопахин — ведь мы условились, что они будут ждать моего возвращения в Москву? Почему в Лопахин, где у нас давно уже нет ни родных, ни друзей? Ах, как беспокойно, тревожно на сердце! Как волнуется, томится душа!

— Москва, Москва… Занят провод. Не отвечает Москва.

Завернутый в газету завтрак лежит в кармане пальто. Я разворачиваю газету. «Особенно ожесточенные бои происходили на Клинском, Волоколамском, Тульском и Ростовском (Ростов-на-Дону) участках». В десятый раз я перечитываю последнюю сводку.

— Хотите бутерброд?

— Спасибо, некогда.

Сплю и не сплю. Стучит дождь, стучит девушка телеграфным ключом. Полно, да в Термезе ли я? Просторный город с раскинувшейся, просторной рекой открывается передо мной. Ростов? Фонари нежно и ярко освещают липы бульвара. Где Митя? «Скучаю без вас, — писал он в последнем письме. — Ну, не преступленье ли, что мы видимся так редко?»

Да, мы могли видеться чаще. Не так уж много на свете людей, без которых хотя и можно, но не очень хочется жить. Зачем же мы — я и Андрей — позволили, чтобы он столько лет, семь или восемь, прожил так далеко от нас? Он один, у него не удалась — кажется, не удалась? — жизнь. Он стареет, у него поседели виски. Что придумать, как поступить, чтобы он вернулся в Москву?

Поздно. Неподвижно висят черные, страшно освещенные тучи — над полями и лесами, над морями и реками, над городами и селами.

— Москва, Москва! Не отвечает Москва.

Дверь хлопает, я --">