Виктор Иванович Баныкин - Баламут

«Последи, Сонь, чтобы все умял! А то один петух на всю бригаду завелся, да и тот какой-то заморенный!»

И Сонька, вредная, опять хихикнула.

Олег покосился на Верочку. Но тихоня эта уже снова уткнулась в свою «библию». Тогда Олег принялся осторожненько шуршать бумагой, развертывая то один, то другой кулек. Сердобольные бабы и девки насовали сюда всего понемногу: вот пара матово-желтых яичек и ломоть розового сала, а вот творожные ватрушки, пахнущие кислинкой, и кусище пирога с зеленым луком.

«Ниче-эго, жить можно на белом свете!» — уминая за обе щеки сочный пирог, размышлял Олег, дивясь милостливой доброте к нему слабого пола.

Не странно ли? Какие только шуточки не вытворял порой этот верзилище над актушинскими девицами! А они посерчают, погневаются малость и все ему простят. И ни одна не откажется пойти с парнем в клуб на танцы, стоит ему лишь поманить пальцем. Ей-ей, отходчивы сердцем здешние девчонки!

— Ты ноне тоже куда-нибудь закатишься зоревать? Али пораньше вернешься на свою дачную верхотуру? — спросила Сонька вполголоса, чуть наклоняясь к Олегу, когда он, как бы играючи, расправившись безо всякого затруднения с даровым угощением, допивал из бутылки осекнувшуюся водой простоквашу, запрокинув назад голову. По жилистой короткой шее его ходил челноком острый кадык.

— А с чего ты взяла, будто я зоревал? — вопросом на вопрос ответил Олег, вытирая ребром руки мокрые, такие жадные до сладких поцелуев губы. Поглядел на пустую бутылку, вздохнул.

Как бы угадывая намерение Олега метнуть ненужную уже посудину в заросли кустарника, Сонька вовремя вырвала ее из рук парня.

— Я все-о доподлинно знаю! Меня не проведешь! — пропела журчащим шепотом Сонька.

Она собиралась сказать что-то еще, но тут в Светлужке хлобыстнулась здоровенная рыбина, поднимая столб радужных брызг, и Олег, словно ужаленный, вскочил, присел на корточки.

— Хо-хо, и штука! — весело охнул он. — Зараза щука, похоже, играет! — Послушал-послушал и, сокрушенно вздыхая, добавил, разводя руками: — С бредешком бы в полночь. Да гадюк боятся все. Никого подбить не могу. А рыбищи этой самой развелось в Светлужке!

Сонька точно в ознобе передернула плечами.

— Одни сплошные ужасти: с бредешком, да ночью!.. Никого не подобьешь, головой ручаюсь.

— Уехать мне, что ли, от вас? — не слушая Соньку, заговорил, как в бреду, Олег, уставясь тоскующими глазами на Светлужку, на бодро шагавших лошадей на той стороне, запряженных в конные грабли. — Укатить бы куда-нибудь… хоть на край света! Мотнуть на Каспий али на Белое? Или, может, на Курилы? Какие там люди: ни штормов не боятся, ни холодов, ни землетрясений! Встретил этими днями морячка с Сахалина. В отпуск к матери в Жигулевск прикатил. На сейнере там робит. Вот у них на Сахалине, — и, перебивая сам себя, заговорил скороговоркой совсем о другом: — Поймаю председателя… «Так и так, выложу, — не переведешь на сенокос… Все готов делать: и копнить, и стога метать. Не переведешь, скажу, на мужскую работу, сбегу из бабьей бригады! Сбегу, так и знай! Больше сил моих нет! Не желаю больше посмешищем быть на всю округу!»

— Ой, касатик, не пужай, — всплеснула Сонька ладошками. — Чем тебе у нас худо? Ты же как у Христа за пазухой!

И она, привстав, шаловливо дернула Олега за свисавший на крутой лоб смешной, уже подсохший хохолок.

Олег качнул головой, отстраняясь. И снова прилег на траву, уткнувшись лицом в сложенные крест-накрест руки.

Не везет ему в этом году.

Зимой, едва успел окончить в Брусянах, районном городке, курсы трактористов, как сразу же на пятнадцать суток угодил в кутузку. Кому ни расскажи, никто не поверит!

Накануне отъезда домой в Актуши отправился Олег навестить приятеля. Шагал в приподнятом настроении, игривый мотивчик из модного кинофильма насвистывая, совсем не чуя нависшей над его головой беды.

А беда поджидала Олега неподалеку от той улицы, где жил приятель — тоже выпускник курсов.

Выйдя из тесного проулка на сине-белую сугробистую площадь, он чуть ли не носом к носу столкнулся с конопатым пацаном в полушубке нараспашку. Хилый с виду мальчишка с непонятным нормальному человеку ожесточением бил палкой лохматую кошку. Кошка не могла сбежать от мучителя — тот привязал ее за облезлый хвост веревкой к телеграфному столбу.

Возмутился Олег. Подбежал к сопливому балбесу, вырвал из его рук палку.

— Она тебе помешала? Помешала, спрашиваю?

--">