Даниил Александрович Гранин - Место для памятника

не разобравшись в работе Кузьмина, пожертвовал его человеческой и научной судьбой ради гуманных соображений, — то, вполне вероятно, Кузьмин с огромным успехом реализовал бы себя как математик. В том, что талантливый ученик Лазарева Кузьмин не стал тем, кем мог бы быть, не совершил того, что мог, виноваты не только общественные обстоятельства или выбор самого Кузьмина (до выбора ли ему было!) — виноват прежде всего Лаптев! «Вспомнилась еще одна фразочка Лаптева: «Пусть лучше Кузьмин пострадает от математики, чем математика от Кузьмина».

А получилось, что математика от Кузьмина не пострадала, а от Лаптева пострадала, и Кузьмин незаслуженно пострадал…».

Лаптев, замечательный математик, наделяется писателем нравственной глухотой, ему нет дела до единичной человеческой судьбы, которую он, ничтоже сумняшеся, принес в жертву на алтарь справедливости. И сколько ни будет меня утешать сам Кузьмин воспоминаниями о своей инженерной необходимости и состоятельности, сколько ни будет утверждать критика, что и в технике Кузьмин успешно реализовал свою творческую личность, — печаль о нереализованном, загубленном в зародыше математическом таланте остается, Ведь и из Кузьмина мог выйти ученый не меньшего масштаба, чем Лаптев…

Так от проблемы выбора героем своего пути, (несущественной, на мой взгляд, для повести «Однофамилец») Гранин переходит к проблеме судьбы человека, проблеме осуществления данного ему таланта.

Лаптев «прошлого» как бы олицетворял разумное, рациональное, «математическое» начало. Сейчас он постарел, помудрел, задумался о нравственности, объявил Кузьмину, что «талант бесчеловечная штука», хочет благостного душевного покоя, о «яблоньке», о душе помышляет.

Раньше, в молодости, он все прекрасное и нравственное отдал на откуп математике. Но за торжество справедливости Лаптев боролся безнравственными способами, используя Кузьмина: «Лаптев, конечно, полагал, что он борец за справедливость, но какими методами он боролся — вот в чем суть!» Лаптев реализовал свое понимание справедливости и нравственности в ущерб отдельному, конкретному человеку («Наука не мешает человеку быть подлецом, но подлость мешает человеку быть ученым» — так «красиво» формулирует Лаптев).

Лазарев, с которым боролся Лаптев, — тоже гораздо сложнее обычного, привычного «дельца от науки». Перед читателем возникает человек неоднозначный. Клеветник, сутяга, негодяй… Но «при свете старости» Лаптев задумывается: «Может, Лазарев не просто низкая личность, может, было в нем что-то другое».

Параллельно словам. Лаптева о разумной и «математической» справедливости звучит внутренний монолог его «духовного» наследника — молодого математика Саши Зубаткина: «То, что разумно, то всегда нравственно. Поэтому поступать надо разумно, не поддаваясь эмоциям.

Вот он, Александр Зубаткин, обладал немалыми математическими способностями и, следовательно, имел полное право идти в науку, и прежде многих других. Талант разрешал ему добиваться своего, он действовал во имя своего таланта, он прямо-таки обязан был открыть дорогу своему таланту. Его способности должны были быть реализованы, это было выгодно обществу и науке, и он мог не стесняться в средствах. Он имел всяческое право использовать этого Кузьмина…» (подчеркнуто мной. — Н.И.)

Сложность многослойного конфликта повести состоит в том, что такие понятия, как «нравственность», «талант», «поступок», обнаруживают свою неустойчивую, противоречивую, зависимую от конкретного приложения природу. Вот, например, Кузьмин начинает проповедовать Лаптеву нравственные заповеди («ах, как убедительно у него это получилось!» — иронизирует автор): «Нельзя сводить счеты при помощи науки… Наука не терпит никаких комбинаций… В науке нужно думать не о себе, не о своих интересах… Наука требует… Только тот достоин…» и так далее. Автор подчеркивает «начальственную мощь», ого голоса.

Но все эти заповеди и проповеди тоже обнаруживают свою беспомощность, оставаясь лишь словами, которые так «принято», по определению Гранина, произносить.

И подчеркнутые Граниным заземленность, практичность, полезность, твердая и неколебимая (никакого «выбора»!) нравственность Кузьмина в повести торжествуют. Лаптев горюет о своей жизни, загубленной «математикой» и «талантом»; Зубаткин мечтает о заслуженной научной карьере; Лазарев злобствует, что ему не удалось победить; Корольков и Аля --">