Даниил Александрович Гранин - Место для памятника

Это — новая система отсчета для Гранина, новые ценности в его прозе. «И вдруг Чижегов позавидовал прошлому своему безумию». Это-то «безумие» на человеческих весах стоит больше, чем «правильная, честная, полезная» жизнь, которую ведет сейчас Чижегов. Возможность выбора была, но упущена безвозвратно.

Раньше Гранин знал о своих героях все без остатка, анализировал их, не оставлял ничего не поддающегося причинно-следственному разложению на составные части. Проблема выбора, анализ с помощью выбора — как лезвия для вскрытия человеческих поступков — очень этому способствовали. Человек и его судьба были принципиально познаваемы. Героя можно было исчерпать, взяв, отобрав главное — от несущественного, ненужного, сорного. Даже Любищев при всех своих противоречиях для Гранина — познаваемый герой. Его противоречия выстроены перед читателем в определенном, рационально организованном порядке — не свалены в кучу, мол, разбирайтесь сами.

И противоречия в характере Клавдии Вилор в общем-то поддаются рациональному познанию, исследованию, чем и занимается автор.

С Чижеговым уже иначе. Остается какой-то неучтенный остаток, осадок. Который нельзя уточнить. Классифицировать. Или хотя бы обозначить.

Так, «смутность чувств».

В «Обратном билете», повести-путешествии в собственное детство, Гранин не скрывает своего смущения и — одновременно — радуется этой иррациональности.

«Я вгляделся и обнаружил, что самые близкие мне люди часто таинственны в своих действиях, и я не понимаю, что ими движет. Словно это «черные ящики», я знаю только, что они говорят, что делают, но не знаю почему. А сам я для себя разве не бываю тоже «черным ящиком»?»

«Человек — это тайна», — вспоминает Гранин в этой повести Достоевского.

Полноте, да Гранин ли это?

Рационалист, убежденный «физик», до мозга костей интеллектуал? Не раз чрезвычайно точным и ловким поворотом своего рассказа вскрывавший человека до донышка? Когда ни убавить, ни прибавить?

Да, и это — Гранин.

В «Обратном билете» он отпускает вожжи своего разума — и полагается на память, на ассоциацию, на воображение.

Гораздо более собран, нацелен и энергичен Гранин в своей беллетристической повести «Однофамилец».

Человек здравой мысли и выверенной годами линии поведения, герой этой повести сейчас — прораб, в прошлом — подававший большие надежды математик. Гранин как бы сталкивает два варианта судьбы в одном человеке — Кузьмин, человек предельной честности и порядочности, движется по жизни, «подхваченный общим потоком». Проблему выбора, проблему поступка, от которого в конечном счете может зависеть вся судьба человека, Гранин анализирует не только через судьбу Кузьмина, но и на судьбе старшего поколения в науке, на судьбе совсем молодых ученых-математиков.

Роман «Иду на грозу», принесший Гранину всесоюзную известность, был написан в романтическом ключе. «В шестидесятые годы мне казалось, — замечает Гранин в своей «Автобиографии», — что успехи науки, и прежде всего физики, преобразят мир, судьбы человечества. Ученые-физики казались мне главными героями нашего времени. К семидесятым тот период кончился, и в знак прощания я написал повесть «Однофамилец», где как-то попробовал осмыслить свое новое или, вернее, иное отношение к прежним моим увлечениям. Это не разочарование. Это избавление от излишних надежд».

В повести «Однофамилец» Гранин предлагает нам конфликт многосоставный, непростой (хотя и его построение отличает известная умозрительность). Ю. Суровцев, анализируя эту повесть, писал: «Перед нами… внутренняя конфликтность выбора в самоосуществлении себя как творческой личности. Выбор пути может быть и ошибочным, и вот вам один тип конфликта такого рода. Но даже тогда, когда выбор ведет к труду, творчески удовлетворяющему человека, как мы видим в случае с Кузьминым, ситуация и тогда может быть конфликтной, противоречивой…»