Анатолий Филиппович Полянский - Право на риск

Выстрелы, звон сабель, громогласное «ура», вырывающееся из сотен глоток, — все беззвучно, будто в немом кино... Лишь единственный звук, ощутимый, естественный, живет в тебе одной музыкальной фразой — это стук копыт, заглушающий все. Он мне никогда не мешает, хотя порой возникает в самые неподходящие моменты; наоборот, взбадривает, вызывает ощущение полета. В своих снах я часто мчусь в атаку...

Это представление пришло ко мне из детства и осталось на всю жизнь. О нем не принято говорить вслух, но в памяти держу крепко и точно знаю: плохо мне будет в кабинете за массивным письменным столом...

Член Военного совета продолжал говорить что-то о здоровье, санатории, отдыхе. Я не слышал, поглощенный горькими мыслями. Неужели придется уходить вот так, сразу? Бросить все, что ты задумал и не довел до конца. Столько еще несделанного!

Должно быть, я не совсем тактично перебил генерала.

— То есть как это кому сдавать дела? — переспросил он удивленно.

— Но не может же политотдел дивизии оставаться без руководства! Заместитель мой на учебе.

Генерал усмехнулся:

— Ну и ну, Корсунов! Мы еще материала на твое увольнение не оформляли, а ты уже котомку собрал.

Можно было бы ему, конечно, возразить: раз вопрос решен и ты уже бывший — ни к чему тянуть. Об этом быстро узнают, и отношение к тебе сразу изменится; дело будет страдать. Когда человек уходит, тянуть не имеет смысла. Лучше единым махом поставить точку!..

Впрочем, генерал сказал, что материалы на увольнение еще не готовили. Значит, в его власти повременить. И тогда в моем распоряжении может оказаться хотя бы несколько месяцев. Только бы успеть подготовить дивизию к учениям! Потом хоть трава не расти! Время, время — вот что мне нужно!

Член Военного совета выслушал просьбу хмуро.

— Но учения намечены на конец августа, а сейчас, если мне не изменяет память, только начало весны.

Он, конечно, прекрасно меня понимал. Учения, которые будут последними в моей воинской службе, очень много для нас всех значили.

— Всего каких-то пять месяцев! — воскликнул я.

— Не пять, а шесть, — уточнил генерал, — это полгода! Хитришь, Андрей Степанович. А если здоровье подведет?..

Что значат шесть месяцев в сравнении с оставшимся за спиной полувеком! Однако сейчас они показались мне тем чудом, в которое нужно всегда верить. Я должен был непременно убедить генерала, доказать, что прав. Командир у нас новый, молодой, только из академии. Дивизия принимает пополнение. Кому же готовить его к бою, как не мне, начальнику политотдела?! Опыт-то у меня, слава богу, есть!

По поводу опыта я, конечно, перехватил. Для пользы дела. И на лице изобразил святую непосредственность. В душе, честно говоря, я не очень-то высокого мнения о своих педагогических способностях. Какой уж тут опыт, если сына не сумел сделать человеком! Матвей — моя боль, открытая рана. Столько вложил в него, а парень так никем и не стал.

— Ладно, — сдался наконец член Военного совета, — пусть будет по-твоему, Корсунов. Возьму грех на душу. Только смотри у меня: ни-ни, чтоб не баловал. Знаю, все норовишь в самолет забраться да прыгнуть. К парашюту, приказываю, и близко не подходить!..

Всю дорогу домой я думал о разговоре с членом Военного совета; точнее, даже не о самом разговоре, а о его результатах. Поначалу-то обрадовался, да еще как! Целых полгода! В пересчете на дни — гора времени. Но если сравнить... Нет, даже не с вечностью, а с короткой человеческой жизнью, то срок получается совсем мизерный. И все же я был счастлив. Шел по длинным коридорам штаба, и вид у меня был, вероятно, преглупый. Вышагивает чинно высокий седой полковник, человек солидный, в годах, а губы, толстые, неуклюжие, растянуты в дурацкой улыбке; вдобавок совершенно неуместные на мужском лице ямочки, неизвестно почему так нравящиеся Полине.

Однако потом, сидя в поезде, я задумался: а что такое, в сущности, шесть месяцев? Всего полгода. Оглянуться не успеешь, как пролетят. Прошло же тридцать с лишним лет службы, — заметил ты их? Да ничуть! Будто вчера начинал.

Остригли наголо, поставили в строй, даже еще не обмундированных, скомандовали «Смирно!» и сказали: «Ну, вот вы и солдаты».

А какие мы в семнадцать-то лет были солдаты, — горе. Многие понятия не имели, с какого конца винтовка заряжается. Я, правда, знал и устройство пулемета, и правила метания гранат: в войну всем этим премудростям в школе обучали. Меня, как наиболее --">