Иван Григорьевич Братченко - Пулемётчики

разрывами снарядов и бомб деревья. А те, что стояли, были без веток — их обрубили осколки.

От Малой Вишеры более двух суток мы шли к переднему краю по пресеченной местности, по глубокому снегу. Я был пулеметчиком, и в пути мой ДП показался таким тяжелым, будто весил, по крайней мере сто килограммов. Его ремень я надевал то на правое, то на левое плечо, но тело быстро деревенело, идти было очень тяжело.

До этого я не раз слышал о том, что во время длительных маршей, особенно если боец не отдыхал, он может спать на ходу. И все же не верилось в это: как же, мол, человек может идти, если он спит? Но вот мы идем уже двое суток, без сна, без отдыха, по глубокому снегу, с большим грузом: у каждого — винтовка, запас патронов в вещмешке, сухой паек, на ремне — подсумок с патронами, саперная лопата, фляга, на плечах — противогаз.

Все это каждый из нас уже не раз носил. Но то было на занятиях в течение лишь нескольких часов, к тому после хорошего ночного отдыха. Тогда этот груз не был тяжелым. Теперь же он, казалось, был совсем другим, давя на плечи многопудовыми гирями.

И тут я сам увидел, что человек может спать на ходу. Да, именно увидел: боец уходил в сторону от строя Через несколько минут он просыпался и вставал на прежнее место.

Было подобное и со мной. Двое суток я держался, а на третьи почувствовал слабость и уснул во время движения. Сквозь сон слышу, что тяжелее стало идти, — дорога ведь не протоптанная, не то, что идешь в строю. Проснулся и удивился: передо мной никого нет, лишь бесконечное снежное поле. Посмотрел направо — та же картина. Что за наваждение! Повернул голову налево — и увидел покачивающуюся длинную колонну своей роты.

Встал я в строй, а Степан, слегка хлопнув меня по плечу, сказал:

— Ну, выспался? Что тебе снилось?

Потом и Степан несколько раз отклонялся от строя, засыпая на ходу.

Особенно тяжело было подниматься после привалов. Некоторые бойцы вообще не могли встать на ноги. И лицо снегом им натирали, и тормошили, и за ноги дергали… Лежит, как неживой! Тогда брали его под руки и вели. Постепенно боец просыпался и дальше уже двигался сам.

Прошли мы около шестидесяти километров и у маленькой деревушки Александровки Ленинградской области прямо с марша, уставшие, выбивающиеся из последних сил, вступили в бой: потребовала обстановка — фашисты то и дело атаковали, а народа не хватало.

Это было на рассвете. В небо взлетели осветительные ракеты, виднелись четкие пунктиры трассирующих пуль, через наши головы пролетали с пронзительным свистом снаряды и, падая в чаще леса, который остался позади нас, тяжело ухали.

Уже было почти светло. Рассеялась утренняя дымка, но по-прежнему пролетали снаряды, строчили пулеметы и автоматы.

Я подумал: где же фронт, и что он вообще представляет? Только я об этом подумал, как вдруг шедший рядом со мной второй номер Иван Рыбальченко, парень из Ростова, схватившись за живот, упал как подкошенный на снег. Я наклонился к нему, начал шевелить. Бесполезно: он был мертв — разрывные пули попали в живот. Теперь мы все поняли — это уже фронт.

Потом, в сорок третьем — сорок пятом годах, когда позади были бои под Ленинградом и Сталинградом, на Курской дуге, в Белоруссии, Польше, Восточной Пруссии, когда довелось побывать под бомбежками и обстрелами, преодолевать минные поля, форсировать реки, пройти через санбаты и госпитали, я и мои боевые побратимы стали уже настоящими солдатами, уже умели воевать.

Тогда же, в сорок первом, мы были лишь богатые душевными порывами юноши и бедные опытом бойцы. Все нужное для ведения войны — практика, знание своего маневра — появилось с годами. Каждый из нас потом прошел такие университеты, что с кафедр военных академий мог бы выступать! А тогда…

Тогда мы оставили Ивана Рыбальченко санинструктору, а сами прошли какой-нибудь десяток шагов и услышали частые вздохи снарядов и мин.

Командир взвода Андрюхин приказал нам залечь и открыть огонь по атакующему врагу. Вместо Ивана Рыбальченко он назначил моим вторым номером Олега Соловьянчука. Короткими и длинными очередями стрелял я из своего пулемета по фашистам. Те же — стреляли в ответ.

Обидно было, что нас не поддерживали ни артиллерия, ни минометчики. Враг сыпал и сыпал на наши головы мины, а мы отбивались одним только личным

--">